Поскольку Гитлер пока еще действовал в соответствии со сценарием подготовки агрессии в сторону СССР, руководители Польши были предупредительны и доброжелательны. В январе 1939 года во время визита Риббентропа в Варшаву польский и германский министры обменялись речами, в которых констатировали «окончательное установление добрососедских отношений обеих стран». Выступая в Берлине 30 января 1939 года, сам Гитлер сказал, что германо-польская дружба в тревожные месяцы раздела Чехословакии являлась «решающим фактором политической жизни Европы» и что польско-германское соглашение [417] имеет «важнейшее значение для сохранения мира в Европе».
Если провести аналогию с бальными танцами, то кавалер-Германия все крепче прижимал к себе в конце 1938 – начале 1939 года партнершу-Польшу. Как и полагается приличной девушке, пани немного ломалась, своего согласия сразу не давала, но всячески демонстрировала, что кавалер ее вполне устраивает. И вдруг Варшава в грубой форме немецкого кавалера оттолкнула, да еще вдобавок дала ему пощечину. Почему же так получилось? Почему теплые отношения между гитлеровской Германией и «панской» Польшей закончились военным конфликтом?
Отношения между Польшей и Германией после прихода нацистов к власти действительно были весьма теплыми. Но за всеми внешнеполитическими решениями Варшавы стояли лондонские и парижские дипломаты. А поэтому степень расположенности поляков к хорошим отношениям с немцами определялась очень далеко от польских границ.
Когда же поляки изменили свое отношение к немецким предложениям? Ответ историков однозначен: 21 марта 1939 года. Именно в этот день немцы якобы предъявили Польше ультиматум: немедленно передать Германии Данциг и «коридор» [418] . Это ложь. Ничего нового немцы в этот день полякам не предлагали – они ждали ответа на свои старые и весьма мягкие предложения. Ответ на них должен был дать министр иностранных дел Польши по фамилии Бек, которого в этот день ждали в Берлине. Но напрасно. Вместо министра появился польский посол Липский. У главы немецкого МИДа фон Риббентропа к польскому посланнику было два заявления-вопроса: Германия ожидает согласия Варшавы на свои предложения – это первое. И второе – почему министр иностранных дел Польши Бек (у которого был запланирован визит в германскую столицу для окончательного принятия немецкого плана) прилетел в этот день не в Берлин, а в. Лондон [419] ?
Польский посол на вопросы не ответил. А мы ответим. Как только Гитлер позволил себе наглость поступить со словаками и украинцами не так, как был должен, тут же изменился тон британской политики. А вслед за ней меняют тональность и «независимые» польские паны. В этот день, 21 марта 1939 года, Англия «вдруг» предложила СССР и Франции выступить с декларацией о немедленных консультациях по вопросу, как остановить «дальнейшую агрессию в Европе». В этот же день руководители западных стран в срочном порядке собрались в Лондоне, чтобы решить, что же делать с вышедшим из-под контроля Гитлером. Туда полетел и глава МИДа «независимой» Польши. Слетал он не зря. Полякам быстро объяснили новую «линию партии». Теперь вместо всемерного потакания немцам с ними надо было стать максимально жесткими. Ну а чтобы Польша не боялась в таком тоне разговаривать с Германией, Англия вдруг, без всякой просьбы с польской стороны, дала ей гарантии военной защиты [420] .
Прошло пять дней, и 26 марта 1939 года польский посол Липский вручил Риббентропу меморандум польского правительства, «в котором в бесцеремонной форме отклонялись германские предложения относительно возвращения Данцига» [421] . Сам же Липский окончательно расставил точки над «i», заявив: «Любое дальнейшее преследование цели осуществления этих германских планов, а особенно касающихся возвращения Данцига рейху, означает войну с Польшей» [422] .
Налицо было полное изменение позиции польской дипломатии. Нерушимую польско-германскую дружбу словно корова языком слизнула. И самое главное – Гитлеру ясно давали понять, что переговоров с ним Польша вести больше не будет и что она вполне готова отстаивать свою позицию с оружием в руках. А чтобы Берлин в этом не сомневался, со стороны поляков последовал ряд недвусмысленно враждебных действий: большинство сотрудников польского посольства в Берлине и членов колонии отправили в Польшу своих жен и детей; польские студенты, находившиеся в германской столице, вернулись на родину, а польские консулы получили приказ сжечь секретные бумаги и архивы. Кроме того, 23 марта в Польше была объявлена частичная мобилизация в армию [423] . А на следующий день после вручения немцам «бесцеремонного» меморандума, 27 марта 1939 года, польский президент издал декрет о дополнительном ассигновании 1,2 млрд злотых на оборону.
Все это совершала страна, с которой Германия имела договор о ненападении! Та самая Польша, всего месяц (да что месяц – неделю!) назад считавшаяся главным соратником фюрера в будущем походе на Восток. Однако стоило Гитлеру этот самый поход отложить, как в Польше в ответ объявили частичную мобилизацию. А это жест, непосредственно ведущий к войне! Важно отметить, что при этом позиция Германии никакой угрозы для поляков не представляла. Со стороны рейха не было мобилизации, не звучали в адрес Варшавы никакие угрозы. У немцев не было даже военного плана нападения на Польшу! Даже самые вдохновенные обличители гитлеровской агрессивности вынуждены признать, что самый первый план удара по польской территории Гитлер отдал приказ разработать только 1 апреля 1939 года [424] . А в общих чертах план был готов только к середине апреля 1939 года [425] .
Почему же глава нацистской Германии решил развязать первую в своей политической карьере войну? Да потому что ему стало абсолютно ясно, что Польшу, которой руководили из Лондона и которая послушно следовала всем указаниям англичан, в своем тылу оставлять нельзя. Та самая польская «пробка», которая закупоривала дорогу на Восток, теперь оборачивалась ножом, приставленным к горлу Германии. Если многолетняя дружба была так легко, за один день (!) принесена поляками в жертву по первому свистку из Лондона, то верить полякам действительно было нельзя. Не воевать Гитлер не мог, но не потому, что был маньяком-агрессором, а потому, что его экономика была крайне милитаризована. Именно теперь ему нужно было определиться с направлением своего дальнейшего движения. Но куда бы он ни двинулся – на Запад или на Восток, Польша могла в любой момент, который в британской столице сочтут удобным, нанести удар по Германии. При этом нам важно понять, что поляки действовали вопреки собственным интересам. Ведь, разговаривая с Гитлером в грубой форме, они провоцировали его на конфликт и ничего при этом не выигрывали.