– И все же, чем важны красивые наряды? – не понимала я.
– Мирабелла твердила всем, кто соглашался слушать, что я приведу царицу, и что ростом она будет всего такой. – Он показал руками, как рыбаки показывают размер рыбы. – Так что оставшиеся ведьмы и женщины-летуны прекратили на меня охоту.
– Женщины твоего двора прекратили тебя преследовать, потому что Мирабелла шила одежду неподходящего для них размера? – опешила я.
– Да.
– А ты видел уже эти наряды? – спросил Дойл.
– Нет, – ответил Шолто. – Мои подданные женского пола очень старались меня к ним не подпустить. Если честно, я считал, что Мирабелла просто пытается помочь мне удержать дам на расстоянии. – Он провел рукой по моему затянутому в кожу плечу. – Но сон оказался вещим.
– Надеюсь, он не предвещает, что мы здесь застрянем, – сказал Мистраль. – Не хочу обидеть, царь Шолто, но это будет значить, что люди не смогут нас отсюда вывести.
– Нисколько не желаю неудачи плану Мередит, но не могу не признать, что с радостью и дальше наслаждался бы ее присутствием.
В дверь негромко, вежливо постучали. Мне не нужно было говорить, что это прислуга. Подозреваю, их такому стуку обучают вместе с прочими должностными обязанностями – умению привлечь внимание, не навязываясь.
– Войдите! – крикнул Шолто.
В дверь с поклоном вошла та же женщина, что принесла платье.
– Прошу прощения, царь Шолто, но появился вопрос, требующий твоего внимания.
– Говори яснее, Бебе. Что случилось?
Все три ее глаза покосились на Мистраля и Дойла – может быть, на Дойла чуть сильнее. Потом она спросила:
– Нужно ли открывать дела двора чужакам? – Она тут же упала на колени. – Я не о царице Мередит говорю, а о двоих сидхе.
Я подумала, что она проводит интересное разграничение: Мистраль с Дойлом – сидхе, а мы с Шолто – нет. Это просто потому, что правитель слуа не может быть сидхе, или признание того, что мы слишком отличаемся от сидхе внешне? Я не настолько была знакома с Бебе, чтобы расспрашивать о ходе ее мыслей, но все же интересно бы знать.
Шолто вздохнул и повернулся к нам.
– Прошу прощения, но вы и правда не слуа. Надеюсь, я скоро вернусь.
Не слишком довольный, что нас покидает, он ушел вслед за служанкой.
– Забавно, что своего царя они к сидхе не причисляют, – заметил Мистраль.
– Как и меня, – сказала я.
Дойл шагнул ко мне, провел ладонями по рукавам моего нового наряда.
– Ты в этом платье прекрасно смотришься. Тебе идет.
– Верно, – поддержал Мистраль. – Я виноват, не отметил сразу твою красоту, принцесса. Прости.
И он опустился на одно колено, как делали стражи королевы Андаис, когда боялись, что вызвали ее неудовольствие.
– Поднимись, – сказала я. – И не делай так больше никогда.
Он поднялся с озадаченным видом, неуверенность на его лице была почти болезненной.
– Я огорчил тебя. Мне очень жаль.
– Огорчил тем, что упал на колено, как перед королевой, – пояснил Дойл.
Я кивнула:
– Я сама всю жизнь на пол грохалась. Не потерплю такого от моих королей, от отцов моих детей. Можешь извиняться, Мистраль, но не падай на колено, словно боишься, что я тебе сделаю плохо. Это не мой метод.
Он глянул на Дойла, тот коротко кивнул. Мистраль подошел к нам, улыбаясь слегка неуверенно.
– Мне, наверное, потребуется какое-то время, пока я привыкну к новому образу действий, но я горю желанием научиться всему, что позволит мне не бухаться на колени.
Я невольно улыбнулась.
– Ну, не знаю. Мне нравится, когда мужчины становятся на колени – ради хорошей цели.
Мистраль не понял.
– Она имеет в виду, что иногда приходится встать на колени, чтобы доставить ей удовольствие, – объяснил Дойл.
Мистраль буквально вспыхнул – никогда не видела, чтобы он краснел. Он отвел взгляд, но все же ответил:
– Я был бы счастлив повторить это с тобой, принцесса.
– Мередит, Мистраль. Зови меня Мередит или просто Мерри, когда мы одни.
Дверь открыли без стука, и я поняла, что за нею Шолто. Он вошел, лицо у него никак нельзя было назвать радостным.
– Что случилось? – спросил Дойл.
– Твоя мать прислала гонца. Она требует доказательств, что ты жива и здорова, в противном случае Благие перейдут от осады к более решительным действиям.
– Они на самом деле хотят вас атаковать? – спросила я.
– Не знаю, решатся ли они, но угрозы весьма правдоподобны.
– Они не понимают, чем рискуют? – спросил Дойл.
– Вокруг нет смертных, которые бы их выдали, а мы нередко позволяем себе небольшие стычки, если никто из людей нас не видит. Из нас никто людям не наушничает.
– Таранис это правило нарушил, когда обратился к людским властям, обвиняя моих стражей в изнасиловании.
– Это было... странно, – сказал Шолто.
– Если мы доберемся до людей, мы ему отплатим той же монетой, только повод у нас – настоящее преступление. – Даже на мой слух мой голос прозвучал мрачно.
Дойл меня обнял, я обвила руками его теплый нагой живот.
– Мы можем поговорить с твоей матерью через Большое зеркало двора. – Выражение на лице Шолто было странное.
– В чем дело? – спросил Мистраль.
– До меня вдруг дошло, что это будет мой первый разговор с тещей.
Дойл вздрогнул под моими руками.
– Я так привык считать Бесабу врагом... Но ты прав. Она мать Мередит.
– Нет. Она меня только родила, – возразила я. – Вы видели, как погибла единственная женщина в мире, имевшая право называться моей матерью. Меня воспитали Ба и отец. Бесабе я нужна лишь затем, чтобы она стала матерью королевы Благого двора. До того, как Таранис проявил ко мне интерес, я для нее была пустым местом.
– Она твоя мать, – повторил Шолто.
Я покачала головой, не пытаясь выйти из кольца рук Дойла.
– Я считаю, что это имя надо заслужить. Вот еще один результат воспитания среди людей. Я не верю, что одно только рождение ребенка дает тебе право так зваться.
– Христиане говорят, что мать и отца следует почитать, – сказал Дойл.
– Верно, но спроси любого американца, и большинство ответят тебе, что это почтение надо заслужить.
– Значит, ты хочешь оставить требование Бесабы без ответа? – спросил Шолто.
– Нет. Она хочет выглядеть пострадавшей стороной. Мы должны продемонстрировать, что повода у нее нет. – Я посмотрела на Дойла. – Надо ли, чтобы рядом со мной были Дойл и Мистраль? Или ты предпочтешь, чтобы разговор вели только я и ты, Шолто?