Звездно-полосатая «империя добра» и во время «холодной войны» подвергала многих людей психологическому и военному террору, а уж когда у нее оказались развязаны руки, они принялась делать это с новым размахом, и мы узнали на себе все прелести: терроризм, финансируемый американцами, новая волна психологического террора, политического и финансового, но порой на головы людей летели бомбы, урановые снаряды, обрушивалась «демократия» смертельного поражения. Югославия, эта заложница и жертва циничных западных игр, стала печальным символом эпохи победившей «демократии». Американцы спешили покуражиться, они стремились «пометить территорию».
Грубо вторгаясь в славянскую страну, американцы не только «брали чужое», стремясь лишний раз щелкнуть Россию по носу, тесня ее интересы и продавливая-таки ту самую возможность демонтировать силой весь славянский восток и весь Русский проект, (называйся он хоть коммунизмом, хоть суверенной демократией, хоть чем угодно), но они разрушали нечто еще, нечто хрупкое, как возможность человека, наблюдающего все это со стороны, быть влюбленным в Америку, возможность верить в американские ценности, возможность договариваться с американцами. Во время вторжения «сил НАТО» в Югославию произошел полный моральный крах Америки, обрушение ее в моих глазах и в глазах многих других людей.
Для меня прежние «войны» американцев, их вторжения на Филиппины, в Панаму, в африканские и латиноамериканские страны, были чем-то далеким, но когда насилие и грубое вмешательство в чужие дела стало таким близким, подошло на столь непочтительное расстояние, растоптав самоуважение европейского народа, да еще братского для нас, славянского народа, когда все это было так очевидно, так банально и пошло, принося невинным людям такие незаслуженные и бессмысленные страдания, я понял, что правы те, кто сравнивал преступления американцев во Вьетнаме с гитлеровскими преступлениями времен Великой войны.
Гитлеризм и американизм действительно имеют много общего в послужном списке, и главное, что роднит их, — легкая допустимость чудовищных преступлений во имя примитивной стратегии доминирования, на самом-то деле не имеющей ничего общего с великой идеей.
Насилие в мире совершалось и прежде, пускай не в таких масштабах, какие позволяли себя немцы в России или американцы во Вьетнаме, пускай не с таким немыслимым технологическим размахом и методичностью, но большие войны были и раньше. Однако случалось, что народ, бросавший вызов миру, нес-таки в себе нечто большее, нежели примитивную жажду доминирования. Французы в свое время наделали немало бед в Европе, но они первыми в истории несли знамя лозунга «Свобода. Равенство. Братство», они наследовали просветителям; греки и римляне, еще раньше, ходили с мечом по миру, но они несли высокие смыслы, они несли свою Империю.
Беда и вина германских народов, быть может, и заключена в том, что ни один из них не сумел достичь даже уровня империи, не говоря уж о чем-то большем, не перешел некую важную черту, за которой следует новое качество, иная человечность власти над людьми. Все германоязычные страны, и даже самая успешная из них — Англия, сумели создать лишь колониальные державы, не дотянувшись ни до уровня греко-римского наследия, ни уж тем более до неких более тонких материй. Германский мир будто бы навсегда остался подростком, получившим большую власть, но не сумевшим совладать с острой подростковой жаждой унижать и возвыситься.
Обширная некогда Британская империя являлась лишь колониальной державой и не выше, она не несла более емких и гуманистических смыслов, чем какая-нибудь Османская империя, и пользовалась-то она теми же методами и приемами, с помощью которых действовали и турки, поставившие палатки диких кочевников на руинах великой культуры.
И пожалуй, когда стратеги и политики Англии, Германии или США не могут понять разговоров о загадочной русской душе, о греческой загадке, о наследии, которое сумел впитать в себя «Третий Рим», о том, что, кроме обычного доминирования и доказательства собственного примата над прочими, в жизни великого народа бывает что-то еще, более тонкое и важное, они искренни в своем заблуждении, они просто не видят этих тонов, как дальтоник лишен способности различать радужные цвета. Они органически не способны понять, что Россия держится на чем-то столь же уникальном и тонком, что было подобно смыслам Греции, и это нечто, являясь сложной душевной работой, противоположно деструктивному и пошлому насилию, а не только не равно ему.
И, казалось бы, достигнув таких немыслимых высот в возможности вмешиваться в дела других государств, в возможности влиять на их политику, германские народы не сумели постичь нечто главное в существе строительства империи, в смыслах человеческого существа и в задачах, ради которых стоит затевать имперскую пирамиду, а уж тем более прибегать к насилию.
Та идея, которая прославилась в мире под именем нацизма, та стратегия, которую мы знаем под названием гитлеризма, родилась-то первоначально в Англии, как и первые концлагеря «изобретены» англичанами, а сущность этой идеи довольно старая — уничтожить всех, кто покажется низшим, утвердив себя высшими существами, отобрав у других лучшее. Однако самый яркий, доведенный до крайности опыт воплощения этой идеи произвели немцы, а самый успешный принадлежит американцам, которые являются пиратской копией англичан.
Да-да, то же самое, чего не сумели добиться немцы в Европе, смогли совершить «белые люди» в Америке, то есть, очистив территорию от «низшей расы», принялись строить «великий рейх», продержавшись не тринадцать лет, как немцы со своим фюрером, а уже двести, хотя и переходя постепенно к абсурду в нынешний момент.
И когда после скотских, безнаказанных бомбежек Югославии пришло отрезвление, когда я начал внимательно изучать летопись агрессий и войн США, которые были извечной тканью их истории, пришлось понять, что не только зверские методы, но задачи и стратегии гитлеровцев и «белых американцев» были идентичны.
Однако самым большим разочарованием было то, которое, казалось бы, лежало на поверхности, а именно: ничтожность смыслов «национальной идеи» американизма, ее пошлость и скудость. Ведь если у греков, создавших великие шедевры культуры, национальной идеей была красота, у римлян — слава, у французов — утонченность, у русских — справедливость, даже у материнской американцам сущности, то у английской нации национальной идеей была влиятельность — приземленная и бездуховная, но несколько более замысловатая, чем та, которую выдаст миру американский субъект, ведь у него самого, у этого пиратского детища Англии, национальная идея звучала до безобразия мелко: «Разбогатеть и прославиться». Это именно подростковость мышления, это она и есть. А подросток-то почти всегда жесток, он циничен, он не разбирает методов, он любит довлеть, рассматривая унижения других как свое возвышение и заслугу.
И если спросить его: «А что в итоге? А ради чего это все? А что кроется в той огромной области, простирающейся выше банальных успехов? Что может дать душе твое возвышение?» — он не ответит, не сумеет ответить, ведь за плечами ничего нет, кроме простой банальности как жажды примитивного доминирования, которое было у любого племени еще со времен Великого переселения народов.