Учитывая, что с сороковых по шестидесятые США почти постоянно воюющая страна — это не удивительно. Удивительно было бы, если бы США не противодействовали попыткам «очернения своей истории», и прежде всего — оказывая давление на свою внутреннюю «пятую колонну».
Когда начинаешь смотреть реальные цифры и выясняешь, что в ГУЛаге общественных работ Рузвельта «спасенным» платили примерно столько же, сколько у нас заключенным на строительстве каналов (и втрое меньше, чем платили в том же ГУЛаге передовикам производства), — это вызывает у людей культурный шок.
«Этого просто не может быть». Но это так. У людей в голове «злодей Сталин» и «массовые репрессии», и напротив, — мудрый добрый Рузвельт, который ввел хорошие, правильные «общественные работы» и «спас страну». Нарушение этой стройной картины мира неудобными фактами вызывает у людей настоящую истерику!
Попытки посчитать их спрятанные скелеты вызывают большое раздражение: «Что себе позволяет этот парень из России?» Недавно мне написали из США примерно следующее: «Я опросил пять своих пожилых знакомых, и хотя они признают, что голодали (а несколько лет вообще не ели ничего кроме картошки), но у них в семье никто не умер».
Чтобы найти свидетельства гибели людей, надо исследовать самые-самые низы американского общества — ведь, невзирая на заявления об «обществе равных возможностей», в США врачом — адвокатом становится, как правило, сын врача — адвоката, и землекопом — сын землекопа.
Я могу опросить не пять, а пятьдесят своих знакомых и не найти жертв холокоста. Значит ли это, что холокоста не было?
Последствия т. н. социального голодания — длительного и систематического недоедания — иные, нежели последствия голодовки в прямом смысле слова. В этом случае подавляющее большинство умирает не собственно от истощения как такового, а от различных, вызванных голодом заболеваний — задолго до достижения полной дистрофии и исхудания.
Массовым диагнозом в 30-е стали два заболевания, которые фиксируются фактически только в период Великой депрессии: пеллагра (часто у детей, от недоедания и потери массы тела) и Dust pneumonia, термин, которым власти покрывали умерших от недоедания и голода на селе.
* * *
Оставим на время доводы экспертов, оставим математические выкладки и логические рассуждения Борисова. Есть люди, которые пытаются с ним спорить, выдвигая, однако, не слишком убедительные доводы. Но обратимся к страницам романа «Гроздья гнева», написанного американским писателем Джоном Стейнбеком. В данной книге можно найти подробности той ситуации, которая сложилась в период голода, предпосылки, причины всего того, что привело к голодным смертям и что сопровождало их.
Настоятельно рекомендую этот роман всем, кто еще не прочел его, и особенно людям, которые до сих пор питают иллюзии по поводу американской демократии и свободного рынка.
Вот пара отрывков из книги Стейнбека:
«…Кочевники стекались со всех сторон на дороги, и в глазах у них был голод, в глазах у них была нужда. Они не владели логикой, не умели уложить свои действия в систему, они были сильны только своим множеством, они знали только свои нужды. Когда где-нибудь находилась работа на одного, за нее дрались десятеро — дрались тем, что сбивали плату за труд. Если он будет работать зa тридцать центов, я соглашусь на двадцать пять. Если он пойдет на двадцать пять, я соглашусь на двадцать. Нет, возьмите меня, я голодный. Я буду работать за пятнадцать. Я буду работать за прокорм. Ребята… Вы бы посмотрели на них. Все в чирьях, бегать не могут. Дашь им фрукты — падалицу, у них вздувает животы. Меня. Я буду работать за маленький кусок мяса. И многим это было на руку, потому что оплата труда падала, а цены оставались на прежнем уровне. Крупные собственники радовались и выпускали еще больше листков, заманивая на Запад еще больше людей. Оплата труда падала, цены оставались на прежнем уровне. И не за горами то время, когда у нас опять будут рабы.
И вскоре крупные собственники и компании изобрели новый метод. Крупный собственник покупал консервный завод. Когда персики и груши созревали, он сбивал цену на фрукты ниже себестоимости. И, будучи владельцем консервного завода, он брал фрукты по низкой цене, а цену на консервы взвинчивал, и прибыль оставалась у него в кармане. А мелкие фермеры, у которых не было консервных заводов, теряли свои фермы, и эти фермы переходили в руки крупных собственников, банков и компаний, у которых консервные заводы были. И мелких ферм становилось все меньше и меньше. Мелкие фермеры перебирались в города и скоро истощали свои кредиты, истощали терпение своих друзей, своих родственников. А потом и они выезжали на дорогу. И все дороги были забиты людьми, жаждущими работы, готовыми пойти ради нее на все.
А компании, банки готовили себе гибель, не подозревая этого. Поля, расстилающиеся вдоль дорог, были плодородны, а по дорогам ехали голодные люди. Амбары были полны, а дети бедняков росли рахитиками, и на теле у них вздувались гнойники пеллагры. Крупные компании не знали, что черта, отделяющая голод от ярости, еле ощутима. И деньги, которые могли бы пойти на оплату труда, шли на газы, на пулеметы, на шпиков и соглядатаев, на «черные списки», на военную муштру. Люди, как муравьи, расползались по дорогам в поисках работы, в поисках хлеба. И в сознании людей начинала бродить ярость. <…>
И вот поспевают груши — они желтые, мягкие. Пять долларов тонна. Пять долларов за сорок ящиков, каждый по пятьдесят фунтов. Но ведь деревья надо было опрыскивать, подрезать, сад требует ухода, — а теперь собирай груши, упаковывай их в ящики, грузи на машины, доставляй на консервный завод. И за сорок ящиков — пять долларов! Нет, мы так не можем. И желтые плоды, тяжело падая на землю, превращаются в кашу. Осы въедаются в сладкую мякоть, и в воздухе стоит запах брожения и гнили.
Наступает черед винограда. Мы не можем делать хорошее вино. Хорошее вино покупателю не по карману. Рвите виноград с лоз — и спелый, и гнилой, и наполовину съеденный осами. Под пресс пойдет все — ветки, грязь, гниль. Но в чанах образуются плесень и окись. Добавьте серы и танину. От бродящей массы поднимается не терпкое благоухание вина, а запах разложения и химикалий. Ничего. Алкоголь и тут есть. Напиться можно.
Мелкие фермеры видят, что долги подползают к ним, как морской прилив. Они опрыскивали сад, а урожая не продали. Они прививали и подрезали деревья, а собрать урожая не смогли. Люди науки трудились, думали, а фрукты гниют на земле, и разлагающееся месиво в чанах отравляет воздух смрадом. Попробуйте это вино — виноградом и не пахнет, одна сера, танин и алкоголь. В будущем году этот маленький фруктовый сад сольется с большим участком, потому что его хозяина задушат долги. Этот виноградник перейдет в собственность банка. Сейчас могут уцелеть только крупные собственники, потому что у них есть консервные заводы. А четыре груши, очищенные и разрезанные на половинки, сваренные и законсервированные, по-прежнему стоят пятнадцать центов. Консервированные груши не портятся. Они лежат годами.
Запахом тления тянет по всему штату, и в этом сладковатом запахе — горе земли. Люди, умеющие прививать деревья, умеющие селекционировать, выводить всхожие и крупные семена, не знают, что надо сделать, чтобы голодные могли есть взращенное ими. Люди, создавшие новые плоды, не могут создать строй, при котором эти плоды нашли бы потребителя.