— Я не уверен…
— Разве что вы думаете, будто принцесса расскажет совсем не это, — предположил майор Уолтере.
— Король дал клятву, что все было именно так, — заявил словоохотливый охранник.
— Тогда вы ничего не теряете, позволив нашим врачам на нее взглянуть, — заключил агент Джиллет.
Тот охранник, который колебался, сказал:
— Если король верен своим клятвам, то бояться нечего. Вы же ему верите, Барри, Шенли?
В его голосе впервые открыто прозвучало сомнение — кажется, груз лжи стал невыносим даже для самых лояльных подданных короля.
— Если принцесса здесь, пусть выйдет вперед, — усталым голосом сказал Шенли.
Придворные расступились сияющим занавесом, Хью прижал меня к себе: теперь только его собаки да еще светловолосый страж стояли передо мной. Дойл оставался рядом: наверное, он, как и я, опасался, что заранее настроенные против нас охранники догадаются, кто он такой. Может, они еще и пустят нас в зал прессы, но стоит им заподозрить, что в их ситхен проник Мрак — и они с цепи сорвутся.
Все же Хью сказал:
— Отойдите в сторону, пусть увидят.
Страж и большие псы отступили. Дойл попятился немного за спину Хью, смешавшись с другими собаками — разве что цвет его выдавал, других черных здесь не было. На мой взгляд он почти болезненно выделялся — такой черный в царстве светлых красок.
Наверное, вид у меня был еще тот, потому что у двоих людей глаза стали круглые. Они почти сразу же спохватились, но я успела заметить. И даже поняла. И еще от их взгляда ко мне словно вернулись чувства — не знаю, то ли магия их глушила, то ли страх за Дойла, то ли страх, что нас увидит Таранис. А может, я наконец расслышала тонкий голосок, который давно уже визжал у меня в голове. Тот голосок, что наконец заставил меня додумать, заставил спросить хотя бы себя саму: «Он меня изнасиловал? Он меня вырубил и изнасиловал, пока я была без сознания?» Неужели именно это великий король Благого двора считал любовным ухаживанием? О Богиня, пусть он просто из-за разброда в мозгах решил, что я и правда могу носить его дитя!
Иногда вот так же порежешься, а больно становится, только когда увидишь кровь. Я «увидела кровь» на лицах полицейских. В том, как они шагнули ко мне. Вся левая сторона лица у меня опухла и болела — я понимала, что она и раньше болела, но прочувствовала только сейчас.
Головная боль вспыхнула с такой силой, что я зажмурилась и испытала новый приступ тошноты. Чей-то голос спросил:
— Вы можете говорить, ваше высочество?
Открыв глаза, я встретилась взглядом с агентом Джиллетом. В глазах у него светилось сочувствие — то знакомое выражение, которое заставило меня ему поверить, когда я была подростком. Сочувствие было неподдельное. В последнее время мне казалось, что он меня использовал — с тех пор, как я поняла, что общение со мной он поддерживал, надеясь раскрыть убийство моего отца — и не ради меня, а ради каких-то собственных целей. Я сказала ему держаться от меня подальше, но сейчас, глядя ему в глаза, я поняла, почему поверила ему, когда мне было семнадцать. Он на самом деле глубоко мне сочувствовал — пусть на какой-то миг.
Может, и он припоминал, как впервые меня увидел — убитую горем, цепляющуюся за отцовский меч, словно это единственная надежная опора во вселенной.
— Врача, — прошептала я. — Мне нужен врач.
Шептала я потому, что когда мне в последний раз было так же худо, говорить вслух я не могла, еще хуже делалось. Но еще я понимала, что с этим шепотом я у них вызываю больше жалости. Если я смогу добраться до журналистов, давя на сочувствие, я вытяну из этой карты все, что она может дать.
Взгляд агента Джиллета стал жестче, я снова разглядела в нем ту целеустремленность, из-за которой когда-то поверила, что он найдет убийцу моего отца.
И это хорошо: я теперь ношу внуков отца. Но мне необходимо выбраться в безопасное место. Сидхе так часто полагаются на магию и физическую силу — но они не знают, что такое быть слабым, им невдомек, что у слабых есть свое оружие. А я знаю. Я почти всю жизнь провела в мире слабых и беспомощных.
Так что я перестала храбриться. Прекратила попытки убедить себя, что мне лучше. Позволила себе чувствовать, как мне больно и как страшно. Разрешила себе мысли, которые изо всех сил отталкивала. И дала волю слезам. Источник: http://darkromance.ucoz.ru/
Охранники попытались к нам подойти, но майор Уолтере применил по назначению командный голос — эхом отдавшийся по мраморному залу и вкатившийся в открытую дверь за спинами стражей:
— А ну назад!
Разговорчивый охранник сказал:
— Шенли, нашим целителям такого не вылечить. Пусть ей помогут люди.
У него были волосы цвета осенних листьев, когда они пламенеют на ветках, и глаза трех оттенков зелени. Он казался совсем молодым, хотя ему должно было перевалить за семьдесят — столько сейчас Галену, а Гален самый молодой из сидхе, не считая меня.
Шенли посмотрел на меня глазами из двух идеальных колец синевы. Я лежала на руках у Хью и смотрела на него сквозь слезы, а от виска до подбородка расплывался набухающий синяк.
— Что ты расскажешь журналистам, принцесса Мередит? — негромко спросил Шенли.
— Правду, — прошептала я.
В нечеловечески прекрасных глазах мелькнуло страдание.
— Я не могу пустить тебя к ним.
Он признавался этими словами, что знает: моя правда отличается от правды Тараниса. Знает, что его король солгал и что дал клятву в подтверждение лжи. Знает, но сам он клялся охранять Тараниса. Он в ловушке между своими обетами и вероломством Тараниса.
Мне бы даже жалко его стало, но я помнила, что Таранис не вечно будет наслаждаться ванной, даже при служанках, над которыми можно поиздеваться. В дюймах от нас — журналисты и относительная безопасность. Но как преодолеть эти несколько дюймов?
Майор Уолтере достал рацию из кармана плаща и нажал кнопку.
— Нам нужно подкрепление.
— Мы никого сюда не пустим. Применим силу, — предупредил Шенли.
— Она беременна, — сказала целительница. — Она носит двойню.
Страж с сомнением на нее покосился:
— Лжешь,
— У меня немного сил осталось, это верно, но чтобы такое почувствовать — мне магии хватает. Она беременна. Я слышу, как бьются под моей ладонью их сердечки, словно воробышки трепещут крыльями.
— Сердце так скоро биться не начинает, — возразил страж.
— Она была беременна, когда попала в наш ситхен. Ее силой бросили в кровать королю на поругание — беременную от другого.
— Не говори таких слов, Квинни, — сказал он.
— Я целительница, — сказала она, — Надо же мне когда-то заговорить? Пусть я заплачу всем, что имею, даже жизнью, но я клянусь тебе, что принцесса не меньше месяца носит под сердцем двойню.