В истории постмонархической России фактически так и получилось, что именно Компартия заложила традиции преемственности. И каждая следующая смена генсека фактически проходила с назначением нового преемника. Только назначал его не предыдущий генсек, а некий ареопаг старейших, которые составляли Политбюро.
Как вообще можно определить, что такое преемственность и для чего это делается? Казалось бы, ответ прост – это сохранение курса при смене лидера. Но на практике в любом случае возникает вопрос о коррекции этого курса, потому что любой преемник – это не зеркальное отражение прежнего лидера. Меняется историческая и политическая ситуация, вместе с ними меняются стиль и содержание лидерства, пусть и в рамках преемственности. Троцкий был бы не Лениным, и понятно, Сталин тоже не был Лениным. И если мы это экстраполируем на более позднюю советскую эпоху, то видно, что преемственность там действительно была. Но преемники были разные, и всякий раз возникала проблема корректировки курса.
Преемственность при тоталитарном режиме или при жестком авторитарном режиме таит в себе определенные подводные камни. В этой преемственности уже изначально заложен тупик – может быть, новый лидер и хотел бы что-то поменять, а не получается. Потому что преемник на то и преемник, что должен продолжать прежний курс. В более открытых, демократических системах, в которых есть две-три сильные партии, которые реально борются за власть, и каждая из них методами внутрипартийной демократии готовит своему действующему лидеру преемника – в этих ситуациях преемственность носит принципиально другой характер – преемственности партийных ценностей и программ, куда более открытых для изменений.
В ситуации же, когда у власти одна-единственная партия, преемник, каким бы он ни был хорошим человеком и как бы ни хотел что-то улучшить, может либо оказаться в тупике, либо свою миссию не выполнить – потому что он по самим условиям получения своей власти не может ничего менять. И в этом смысле очень интересный пример – Михаил Сергеевич Горбачев. Он, как и большинство советских лидеров, был преемником не конкретного человека, а системы. Но он хотел эту систему модернизировать, а в итоге ее разрушил, потому что неожиданно для него самого оказалось, что эта система не модернизируется.
Конечно, можно представить, что и в нынешней российской ситуации появится такой преемник, который будет искренне верить в модернизацию и ощущать, что какая-то часть элиты – а элита неоднородна – готова рискнуть за него, готова его поддержать. Сам он ту систему, которая была до него, не захочет разваливать, на то он и преемник, чтобы понимать – если он полностью ее уничтожит, то сам погибнет под руинами. И что ему делать, если он прекрасно видит, что та система, в которой он формировался как преемник, в тупике? Такой как раз и была ситуация Горбачева, который понимал, что Советский Союз зашел в тупик, что все разваливается, что надо что-то менять, – поэтому он и инициировал перемены.
Где вообще кончается зависимое от «исторической колеи» преемничество и начинается самостоятельность? Ясно, что стопроцентно невозможно повторять чужую политику, – ни один преемник все равно не клон. Скорее всего, основная граница проходит там, где начинаются существенные изменения во внутренней, внешней и экономической сфере. Например, Рауль Кастро сейчас на Кубе осторожно пробует вводить элементы рыночной экономики, которых там не было полвека. А Горбачев, когда был избран генсеком, практически в первый же год начал проводить энергичную политику гласности и перестройки.
В авторитарных и тоталитарных странах власть чаще всего так и передается – как власть семьи, клана или партии. Диктатор Северной Кореи Ким Чен Ир является преемником своего отца, Ким Ир Сена, и ввел в высшее руководство КНДР одного из своих сыновей, Ким Чен Ына, который после смери отца также возглавил партию и государство. В Азербайджане Ильхам Алиев – сын прежнего лидера Гейдара Алиева. А в Китае Дэн Сяопин умудрился назначить не только своего преемника Цзян Цземиня, но и следующего, Ху Дзинтао, который должен был возглавить и возглавил в итоге Китай через десять лет.
На самом деле есть два типа преемственности: либо власть передается внутри какой-то группы из одних рук в другие, как вещь, либо передаются правила, законы, процедуры и институты. И китайцы на наших глазах за последние тридцать лет переходят от чисто партийной и личной передачи власти – к более правовой, институциональной. У них сейчас действует сравнительно новая конституция, согласно которой лидер не может возглавлять страну больше двух сроков подряд и в которой описаны очень четкие механизмы передачи власти. Все отлажено как машина – они заранее знают, когда и какой пленум передаст власть каким должностным лицам. И получается, что эта азиатская авторитарная страна с точки зрения соблюдения формальных процедур все больше сближается с западноевропейскими государствами.
Когда в демократических системах власть переходит от одного человека к другому и даже от одной партии к другой, законодательство и более общие правила игры от этого не меняются. Суды продолжают работать, парламент продолжает функционировать, преемственность обеспечена всей системой законов и институтов. В демократической системе ключевую роль играют именно институты, процедуры и законы. Личность человека, возглавляющего государство, имеет гораздо меньше значения, чем в авторитарных странах (порой даже кажется, что личность в современных демократиях вовсе утратила значение – настолько измельчали современные, в первую очередь западные, политики). У нас же, к сожалению, как правило, все по-прежнему сводится к ручному управлению и к столь же ручной передаче власти, при которой, как говорит старая поговорка «закон что дышло», – можно его принять, можно отменить, можно просто проигнорировать.
Передача власти политическим преемникам по наследству – это скорее поддерживает стабильность в стране или скорее разрушает демократию?
• Разрушает демократию – 76%
• Поддерживает стабильность – 24%
По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob».
В посткоммунистической России институт преемничества ввел Борис Ельцин, тем самым во многом предопределив нашу дальнейшую историю. Скорее всего, у него были как личные, так и политические мотивы. Личный мотив – безопасность и гарантия семье, и как мы видим, и Путин, и Медведев в полной мере гарантируют семье Ельциных безопасность и благополучие. К концу второго президентского срока у Ельцина и его семьи было немало проблем и недоброжелателей, и нетрудно представить, что было бы, если бы он не назначил себе лояльного преемника и не обеспечил приход того к власти в начале 2000 года. Хотя, конечно, в этом не было бы нужды, если бы в России существовали устоявшиеся процедуры и правила, в том числе надежные гарантии бывшим президентам. Кстати, у тех же американцев гарантии бывшим президентам, в том числе иммунитет от возможных преследований, очень четко прописаны в законе, но главное, давно прочно утвердились в практике.
Серьезные политические причины поставить у руля власти преемника у Ельцина тоже имелись – по всей видимости, он стремился так гарантировать продолжение своего курса. Но вышло иначе, потому что Путин во многих коренных вещах изменил политику.