(Из «Катехизиса революционера» Сергея Нечаева).
Наиболее радикальным средством развития бед и зол в стране и служил, по мнению Нечаева и его последователей, терроризм. О годах царствования Александра Второго точнее всего сказал Фридрих Энгельс, который русских не очень любил, но отслеживал все происходящие в России события весьма внимательно.
«В России в те времена было два правительства: правительство царя и правительство тайного исполнительного комитета заговорщиков – террористов. Власть этого второго, тайного правительства, возрастала с каждым днем. Свержение царизма казалось близким».
Фридрих Энгельс в 1894 году, о рубеже 70–80-х годов XIX века.
Под «исполнительным комитетом» Энгельс подразумевал исполнительный комитет «Народной воли», которая после безуспешного хождения в народ взяла на вооружение тактику террора, пытаясь таким образом «разбудить», как она говорила, «пассивный народный материал». Сверхзадачей организации было спровоцировать революционный «девятый вал», способный утопить корабль самодержавия. «История движется ужасно тихо, – раздраженно замечал один из наиболее известных русских террористов Андрей Желябов, – надо ее подталкивать».
Считать Россию родиной политического терроризма, конечно, нельзя, поскольку этот способ борьбы против власти и за власть известен давно. А вот по размаху и результативности террористической деятельности «Народная воля» и сегодня, во времена разветвленного международного терроризма, производит глубокое впечатление.
В XIX веке русские террористы, безусловно, занимали лидирующую позицию, оставив далеко позади всех западных экстремистов, вместе взятых. «Народная воля» не только брала на себя ответственность за теракты, но и, как правило, мотивировала и даже анонсировала их. Партия даже рассылала предупреждения о вынесенном приговоре будущим жертвам.
К моменту прихода Александра Второго к власти страна была тяжело больна, но, как показали реформы, все же излечима. Результатом убийства Царя-освободителя стало то, что реформы в стране остановились. Для больной страны это было смертельно опасно. Для революции – замечательно.
«Наиболее эффективным оружием народовольцев оказался террор… Это отчетливо проявилось в секретной инструкции «Подготовительная работа партии» (весна 1880): «Партия должна иметь силы создать сама себе благоприятный момент действия, начать дело и довести его до конца. Искусно выполненная система террористических предприятий, одновременно уничтожающих 10–15 человек столпов современного правительства, приведет правительство в панику, лишит его единства действий и в то же время возбудит народные массы, т. е. создаст удобный момент для нападения».
(«Универсальная энциклопедия Кирилла и Мефодия» (интернет-издание), 2009 год).
Все мы, люди – любим, умираем, убиваем друг друга. Много тысячелетий в этом смысле ничего не меняется. Но террор как таковой – это детище Великой французской революции, и его отсчет надо вести примерно с этого времени. Наиболее четкую формулировку террора дал Робеспьер – совершенно открыто, поскольку тогда это не было негативным словом, а, наоборот, предполагало позитивный смысл. Он опирался на другие формулы, Монтескье и других философов, и мысль была очень простая: террор – это способ управления обществом в экстраординарных условиях, когда правительство позволяет себе незаконные методы управления, включая открытое насилие.
С учетом же прошедших лет и современных реалий террор можно определить так – это способ управления обществом посредством превентивного устрашения.
Если же попытаться классифицировать террор, то можно выделить три основные формы: террор правительственный, террор управляемой толпы и индивидуальный террор.
С правительственным все понятно, можно не объяснять. Террор же управляемой толпы – это когда кажется, что происходит народное волеизъявление, а последующие историки выясняют, что оно было не совсем и даже совсем не стихийным.
Впервые у французов замелькало слово «террор» в сентябре 1792 года, когда науськиваемая якобинцами толпа перебила узников в тюрьмах, под предлогом, что это аристократы, у которых связи за границей, и что через них к республике якобы тянут свои костлявые руки интервенты. Это был террор толпы – якобы народное волеизъявление. Очень темную роль во всем этом сыграл тогдашний министр юстиции, один из самых интересных деятелей французской истории – Дантон.
В нашей истории период с февраля до октября 1917 года тоже можно назвать временем террора толпы, поскольку все проводимые тогда демонстрации и грабежи были не просто народными волнениями, а направлялись разными политическими силами.
Третья форма террора, в связи с которой мы и вспомнили Нечаева, – индивидуальный террор. Самое интересное, что начиналось использование термина только применительно к террору толпы и правительственному террору, и только почти через столетие в России впервые террором стали называть покушения – то, что мы теперь называем индивидуальным террором. Можно сказать, что государственный террор и террор толпы – изобретение французов, а индивидуальный террор – наше отечественное открытие.
Во время Великой французской революции государственный террор родился как способ уничтожения старого строя, как способ слома аристократии, сословности. Террор толпы рождался, когда толпа, науськиваемая идеологами, набрасывалась на своих противников, реальных или мнимых, и с ними расправлялась. А индивидуальный терроризм или терроризм малых, глубоко законспирированных групп – это первоначально чисто русское явление.
Кстати, сам Нечаев не знал, что он занимается террором, и тем более индивидуальным, хотя он и возглавлял общество «Народная расправа». Но деятельность подпольной организации, пусть и с убийствами, террором не называлась. Интересно, что ровно в это же время во Франции происходили события Парижской коммуны, и вот деятельность Парижской коммуны и ее противники, и ее сторонники как раз называли террором. Деятельность же Нечаева – нет. Понадобилось еще несколько лет, чтобы к ним стали применять этот термин – когда появилась уже «Народная воля» и открыто объявила: наше орудие – террор.
Во времена Нечаева и его «Народной расправы» о терроре не говорили, говорили просто «борьба», специального термина не было. А потом знаменитый К. Морозов, который позже писал безумные работы в стиле Фоменко и дожил до советской власти, лично зарезал начальника жандармов Н. Мезенцева и написал книгу «Террористическая борьба», где одним из первых четко назвал индивидуальный террор именно террором.
Так что же лежит в основе появления такого индивидуального террора?
Естественно, идеологи террора никогда не говорят, что они это делают потому, что хотят убивать. Террор – это не только политика, это система аргументации. Поэтому террор – это всегда апология чего-то совершенно крайнего, экстраординарного, посредством апеллирования к каким-то экстраординарным обстоятельствам.
Государственный террор и террор толпы строятся на аргументации «осажденной крепости» – повсюду враги, снаружи враги и внутри тоже враги. А индивидуальный террор еще проще аргументируется: правительство встало на путь жестокости, надо отвечать ему тем же. Нечаев употребляет в своем «Катехизисе» выражения «подлая власть», «подлое общество», «поганая власть». Причем понятно, что власть никогда не оправдывает надежды, поэтому в ее преступления люди верят очень охотно. Сам Нечаев, кстати, был большой мастер рассказывать, как его избивали, а потом выяснялось, что никто его не избивал, просто надо было приводить примеры возмутительных поступков власти.