Наоборот, в первые годы модернизации в Южной Корее, на Тайване, в Китае сохранялся уровень жизни населения и средние доходы на том же уровне, который был до этих лет. Разгон повышения реальных доходов граждан везде начинался приблизительно с восьмого — десятого года модернизации. Оживление и становление фондового рынка начиналось приблизительно лет через двенадцать, то есть успешные модернизации были всегда ориентированы прежде всего на конкретные производственные результаты. В России она была ориентирована либо на фондовый пузырь, который обогащает исключительно элиту и «олигархат», либо за модернизацию незаслуженно выдается необеспеченное развитием экономики повышение уровня жизни.
Сейчас уже никто не спорит, что модернизация нужна, но никогда нельзя забывать и о ее возможной цене. За петровские реформы Россия заплатила чудовищно высокую цену. Двести тысяч человек погибли в войнах, многие тысячи разбежались по разным углам от власти и от высоких налогов. Если все-таки в современной России модернизация начнется, надо быть готовыми к рискам и проблемам.
«О каких лишениях народа вы опять говорите? Вам мало лишений 90-х?»
(Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы»)
Почти наверняка в процессе новой модернизации будет период, когда будет очень тяжело. Ломка системы, пусть даже и малоэффективной, всегда приводит к временным проблемам. Обязательно наступает период, когда прежняя система уже не работает, а новая система еще не работает. И придется как-то пережить этот крайне болезненный процесс, когда выгод еще нет, а издержки уже налицо. И безусловно, чем дальше государство зайдет на модернизационном пути в первое время, тем на более непопулярные меры ему придется идти.
Конечно, есть и популярные простые меры, которые могут понравиться населению — навести порядок с «мигалками», навести порядок с ГАИ, снизить издержки естественных монополий, навести порядок в тарифах ЖКХ, сделать серьезный шаг по борьбе с коррупцией, приняв, например, работающий закон о прозрачности власти. Эти меры до сих пор не принимаются именно из-за сопротивления бюрократии, но, с другой стороны, не факт, что они будут на практике работать. Пока в принципе в системе существуют неправильные стимулы, все эти уродливые явления либо будут восстановлены, либо будут восстановлены в еще худшей форме.
Еще один риск при проведении модернизации состоит в том, что Россия просто очень большая страна. И что еще важнее — у нее исключительно сложное федеративное устройство. Поэтому реформы, которые будет проводить правительство, могут быть заблокированы и просто «утоплены» на местах, потому что этих мест у нас очень много, и все они очень разные. Все прекрасно знают, как по-разному кризис ударил по разным регионам. Так же будет и с любой по содержанию модернизацией — будут регионы-победители, точно так же будут регионы-проигравшие. Какие можно принять меры для компенсации этого эффекта, какое перераспределение ресурсов будет сделано в условиях кризиса, когда делить будет почти нечего или мало чего, пока непонятно.
Как вы считаете, лично вы…
• Выиграете от модернизации — 67,7 %
• Проиграете от модернизации — 32,3 %
(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»)
Конечно, модернизацию давно пора начинать. Но и нагнетание атмосферы паники, постоянное повторение того, что это вопрос жизни и смерти, что если мы срочно не модернизируемся, мы погибнем, что Россия перестанет существовать — малопродуктивная политика. На самом деле это неправда — существует множество стран, которые много раз пропускали хорошие моменты для модернизации, не воспользовались ими, и тем не менее как-то при этом живут, существуют на карте мира, а иногда и имеют безвизовый режим с той же Европой — например, Аргентина.
Модернизацию, в принципе, можно начать всегда, и нет такого момента, после которого можно сказать, что шансов на успех уже не существует. Южная Корея начинала свою модернизацию с уровня ВВП на душу населения, приблизительно равного Сомали, после жуткой, разрушительной гражданской войны. Сингапур и вовсе начинал практически будучи пустым островом. Не существует того «плинтуса», ниже которого нужно упасть, чтобы модернизация стала невозможной и бесполезной.
К тому же запугивание населения и вечные советы «подтянуть пояса» — не лучшая политика с точки зрения здорового прагматизма, ведь все-таки модернизация должна поддерживаться народом. А 90-е годы показали, что российское население крайне активно реагирует на происходящие рыночные события и достаточно быстро приспосабливается к изменениям. И надо учитывать, что, скорее всего, модернизация, если она начнется сейчас, не особо ухудшит уровень жизни — просто потому, что нет никаких причин для того, чтобы она его очень ухудшала.
Проблема модернизации на сегодняшний день — это прежде всего внутриэлитная проблема. И конфликт, который может привести к ее свертыванию, — это тоже внутриэлитный конфликт. Если делать последовательную модернизацию, то потеряют при модернизации в основном российская бюрократия, крупный монополизированный бизнес и силовые органы. Или те самые политические силы, которые сейчас являются самыми могущественными и стоят у рычагов власти. Возможно, поэтому модернизация никак и не начинается? [31]
19 июня 1925 года постановлением советского правительства Госплану и ведомствам было поручено разработать конкретные планы концессий, с выделением ряда важнейших объектов, представляющих для хозяйства СССР значительный интерес и могущих заинтересовать иностранных капиталистов.
Несмотря на так называемую «ноту Колби», согласно которой западные страны, в частности США, отказывались признать Советский Союз, случаев экономического сотрудничества с западными странами насчитывается немало. В 20–30-е годы в СССР было порядка трехсот пятидесяти иностранных концессий.
Если верить версии о германских деньгах для русской революции, то получается, что западный человек начал вкладывать свои кровные в дело социализма еще до октября 1917 года. Впрочем, это лишь версия. Советский Союз на геополитической карте мира в глазах западного политика выглядел инородным образованием, которое по логике необходимо было прочно изолировать. Именно это Америка и Европа, за исключением еще одной страны-изгоя, Германии, и пытался сделать. Квинтэссенцией такой политики стала американская нота 1920 года, которая провозгласила политику непризнания СССР. Правда, эта так называемая «Нота Колби» — по имени тогдашнего американского госсекретаря — все же оставляла лазейку в области торговли. Нота ставила жесткие препоны на уровне государственного сотрудничества с Кремлем, но не перекрывала кислород частной инициативе. Возможно, в Вашингтоне надеялись, что большевиков образумит сам рынок.