— Когда, на Ваш взгляд, начался распад СССР?
— Формально разрушение Советского Союза началось 9 апреля 1989 года с «Тбилисского дела». В постановлении Генеральной прокуратуры я тогда зафиксировал, что фактически осуществляется антиконституционный переворот, призвал судить его участников, в том числе и Собчака, но в это время суды уже либо не принимали к производству такие дела, либо сразу их прекращали.
— Так получилось, что единственным органом, воспротивившимся развалу Советского Союза, была Генеральная прокуратура, в том числе в лице покойного Виктора Илюхина...
— Я очень хорошо знал Виктора Ивановича, потому что именно я. когда был генеральным прокурором, его и рекомендовал на должность начальника управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности и членом коллегии Генеральной прокуратуры СССР. И должен сказать, что это была единственная кандидатура, включая генерального прокурора Сухарева и его заместителей, которая в члены коллегии прошла без звука. Остальных заворачивали по нескольку раз, чтобы окончательно сформировать коллегию. Илюхин был безукоризненно честным человеком, придраться к нему было невозможно. Это понимали все. Посмотрите, кто только не пришел его хоронить... И правые, и левые.
— Юридические основания для возбуждения уголовного дела в отношении Горбачева у Виктора Ивановича, на Ваш взгляд, были?
— Были. С правовой точки зрения он все сделал правильно! Но сработала набравшая в то время силу «пятая колонна», и осудить Горбачева не получилось. Хотя все юридические основания для этого были.
Кстати, Горбачев иногда очень своеобразно понимал миссию прокуратуры. Помню, разыскал меня в Союзе обществ дружбы по обычному городскому телефону, который стоял в гардеробе. Говорит: «Завтра придут шахтеры, металлурги...» Я спрашиваю: «А в чем нужна моя помощь?» — «Приедешь завтра в 9 утра, узнаешь». Назавтра, принимая группу шахтеров, у которых были какие-то профессиональные требования, показывает на меня: «Вот генеральный прокурор, если что, он вам поможет...» Шахтеры ушли, я обращаюсь к Горбачеву: «Михаил Сергеевич, а какое отношение я как генеральный прокурор имею к профессиональным проблемам шахтеров? Они же пришли к вам с социальными вопросами... При чем здесь прокуратура?» Горбачев: «Да ладно тебе!» И все.
Москва, июнь 2011 г.
Значение слова «брат» в начале 1990-х вдруг обрело зловещую окраску. Брат, братишка, братуха, брателло — обращались друг к другу, а порой и к людям за пределами их криминального круга молодые люди лет 20—25. Бандиты. Их количество в постсоветской России росло не по дням, а по часам. Организованные преступные группировки (ОПГ) возникали, словно грибы после дождя, не только в каждом городе, но и в каждом из его районов. Измайловские, солнцевские, ореховские, мосфильмовские и прочие «бригады», которым было несть числа, «держали», например, Москву. Размах этого движения потрясал, а истоки его феномена, уверен, заключаются... в банальной моде.
Да-да, я не оговорился, феномен бандитизма 1990-х, разумеется, в том смысле, который я в него вкладываю: бесконечный приток молодого бритоголового пушечного мяса в кожанках для участия в «стрелках» и «разборках», базировался на моде. Начиная с моды внешней. С распадом Советского Союза канули в небытие длинноволосые парни, пощипывающие в подворотнях гитару с беломориной в зубах. Бритый затылок, подкачанные мышцы, черная кепка, пустой и злой взгляд, минимум слов — вот портрет типичного бандита начала 1990-х. Бандиты бросались в глаза на улицах, сообщениями об их похождениях пестрели газеты, они стали героями кинофильмов, иметь в друзьях бандита было так же престижно, как сейчас сотрудника спецслужб. Я отнюдь не перегибаю палку. Бандиты были реальной силой, способной решить любую бытовую проблему (на свой лад, разумеется), а в обществе, где после распада Советского Союза царили анархия и хаос, сила (пускай и такая) очень котировалась.
Помню, зашел в 1992 году к приятелю в институт МАДИ. Неприкаянные, с копеечными зарплатами, били там баклуши научные работники одной из кафедр. Грезили о миллионах (но с одной только сделки, естественно), куда-то бесконечно звонили, пытаясь перепродать то ли вагон сахара, то ли тонну кофе, которую и в глаза-то не видели. (Ни дать ни взять сцена из романа Юлия Дубова «Большая пайка».) Заканчивалась эта возня, разумеется, ничем. И вот как-то в самом разгаре этой «коммерции» один из кандидатов в доктора серьезно и со знанием дела сказал: «Надо подключать бандитов!» — имея в виду, что присутствие в его более чем абстрактном бизнесе хозяев новой жизни гарантирует, наконец, успех его посредническому пусканию воздуха.
Вот и скажите мне после этого, в моде были вчерашние пэтэушники с «пушкой» в кармане или нет? И ведь я больше чем уверен, что ни разу до этого этот продвинутый научный работник даже не общался с «правильными пацанами». В лучшем случае слышал с чужих слов краем уха, что более удачливый его коллега из смежного вуза подогнал вовремя крутых пацанов, те разрулили ситуацию с конкурентами, поставили их на бабки, и теперь вчерашний преподаватель лишь следит за тем, чтобы вовремя капало лаве [11] .
Наслушавшись подобных баек, кое-кто из нормальных людей и впрямь предпринимал попытки организовать бизнес, ложась под бандитов. Заканчивалось это, как правило, печально, а в лучшем случае ничем. Примитивные на вид братки 1990-х обладали волчьей хваткой и за просто так никому не давали срубить бабла влегкую. Людей заставляли продавать квартиры, машины, дачи, чтобы расплатиться с долгами (которые сами бандиты чаще всего и провоцировали) и остаться в живых, разумеется. Бандитская власть «на земле» зашкаливала в беспредел. Рассказами о том, что неудачливый автолюбитель въехал в крутой «ме-рин« («Мерседес») бандита, за что тот принудил его продать квартиру, без преувеличения полнилась страна. Приятель, помню, побывал в схожей ситуации, разве что с меньшими издержками в виде произвольно, с потолка, названной суммы за ремонт разбитой фары да отобранного до поры паспорта.
Я уделяю в этой главе столь значимое место именно молодежному бандитизму, а не, скажем, милицейскому произволу или, наоборот, бездействию — тоже знаковым приметам эпохи гибели СССР, потому что лично мне, например, братва представлялась тотальным злом на веки вечные. Одной из главных издержек развала государства. Деться от нее было некуда. В просторном холле моего дома в Северном Чертанове, например, ежевечерне собиралась кодла человек в 20 молодых волчат в одинаковых кепках и куртках. Торчали они там всю ночь, курили, плевали, ругались. Ни консьержка, ни испуганные жильцы и в мыслях не держали сделать им замечание.