— Да, действительно, старые большевики так и говорили: «Настоящая история началась в 1917 году. Все, что было до этого, лишь прелюдия к ней». Но, как ни парадоксально, именно Сталин, хоть и не до конца, но во многом, вернул в историческое сознание народа мысль, что история страны началась не в 1917 году. Именно Сталин вернул в русскую историю такие имена, как Невский, Суворов, Кутузов. Сталин был религиозным, а может быть, даже глубоко религиозным человеком, поэтому соотносил русскую историю с крещением. А раз соотносил с крещением, то соответственно признавал дохристианскую Русь.
Именно при Сталине начались бурные археологические раскопки русского неолита. Сталин считал, что русский язык должен стать главным языком планеты, и при нем были лингвисты, которые считали, что санскрит — язык во многом русский, а все остальные вышедшие из санскрита языки — испорченные русские. Короче говоря, Сталин понимал значение истории. Он понимал, что история — это не артефакты, не черепки, кости, надгробия или даже радиоактивные угли, позволяющие установить их возраст, а непрерывное сражение мифов.
— Вот-вот! И мифологизация отечественной истории тоже на совести советской власти. Что ж тут хорошего?
— Надо иметь в виду, что, конечно, исторический творец — это народ, он создает историю в войнах, переселениях, саморазрушениях, но есть метафизики истории, которые формулируют и создают исторические мифы. А вместе с ними над историей всегда работают крупные правители. Они все мифо-творцы. Одни мифы побеждают другие. Втаптывают их в грязь. Потом странной мистикой эти затоптанные мифы воскресают. И воскрешение мифов каждый раз сопровождается революциями. Социальными или духовными. В результате господствующие мифы отступают. И сами падают в грязь.
Поэтому, кстати, к истории России надо относиться бережно. С мифами надо быть осторожным. Силы, которые заинтересованы в развитии русской государственности, понимают, что разрывы исторического световода, постоянное высечение из истории тех или иных фрагментов, оказывание предпочтения тем или иным историческим периодам — губительны для исторической энергии как таковой. Сегодня, например, она не долетает до исторического цветка, который взращивается нашей страной. И цветок чахнет. Поэтому главная задача — слить все эти исторические потоки, свинтить места, где этот исторический световод разрушен.
— Не трудно догадаться, что речь идет о 1917 годе. Получается, что преемственность времен сегодня важнее для левых?
— Для всех, кто реально заинтересован в русском развитии. В этом смысле одна из самых важных задач — свинтить романовский период империи с советским. Найти формы такого соединения. А те, кто в этом не заинтересован, все время рассекают этот один из самых сложных моментов нашей истории. И битва за историю сегодня происходит именно на этом отрезке: последний царь — первые вожди и Сталин. Здесь идет драма, схватка. И, как ни странно, соединение романовской и советской истории проходит через странное соединение двух фигур: последнего царя-святомученика Николая II и Сталина.
Дело в том, что последним русским монархистом — именно монархистом, а не только монархом — был как раз Николай II. Царская семья ему изменила. Церковь продала. Мы знаем, как себя повел по отношению к царю народ. Армия? Мы знаем, сколько там было предателей, начиная с Алексеева. Все вместе они выдали Николая II на Голгофу большевикам. Поэтому Николай II был последним одиноким царем-монархистом. А Сталин, исторически, конечно, был первым монархом следующего периода. Ведь именно он воссоздал разрушенное в период Гражданской войны имперское пространство. Вернул в него классическую имперскую культуру. Далее. Празднование 100-летия со дня смерти Пушкина в 1937 году. Толстой. Вся классика. Памятник Долгорукому в Москве. Его дружба с патриархами. Поэтому преемственность двух империй посредством последнего русского царя и не венчанного на царство русского монарха Сталина очевидна.
— Не перебарщиваете со Сталиным-монархом?
— То, что Сталин одержал победу в 1945 году, сделало его помазанником божьим. Ведь это была священная война, священная победа. В центре которой фактически святой помазанник. Удивительно, но в современной церкви существует целое движение сталинистов. Монахи, старцы, батюшки, верующие образуют целую среду православных сталинистов. Вы, наверное, знаете об этих курьезах со стрельнинской иконой? (Икона с изображением Сталина в стрельнинском храме. — Прим. ред.). Отец Евстафий. Или отец Петр. Эти персоны просто вышли наружу, приобрели характер скандала, а на самом деле это огромное движение.
— Какие исторические несостыковки, на Ваш взгляд, есть еще в отечественном «историческом световоде»?
— Я убежден, что следующим отрезком такого рода истории будет отрезок 1990-х годов. Который, например, близкие мне люди отрицают начисто и хотят из истории его вымарать. Но это тоже неправильно. В следующем поколении, идущем за мной, обязательно найдутся философы, которые и этот период русской истории органически и метафизически впишут в глобальный исторический световод. Потому что история не может разрываться.
— Разовью немножко тему СССР. Редкий телеканал, начиная с 1990-х годов, не обходится без передачи, посвященной советской эпохе, а «Ностальгия», к примеру, полностью посвящена ей. Телеведущие
Молчанов, Парфенов, которых сложно заподозрить в симпатиях к советскому прошлому, вспоминают его быт, нравы, вкусы и, главное, атрибутику. В чем смысл этого феномена?
— Ну, прежде всего, вы сами сказали, ностальгия. Люди действительно испытывают ностальгию по этому периоду. Людям вообще свойственно испытывать сожаление по поводу любого утраченного прошлого. В Советском Союзе сожалели по поводу царского прошлого. Немцы — по поводу фашистского прошлого, хотя их за это и очень сильно бьют по башке. Ну, а поскольку наша телеиндустрия во многом развлекательная, она стремится потрафить и такого рода настроениям зрителей, хочет понравиться им за счет воспоминаний о Советском Союзе. Хотя, конечно, все они носят очень поверхностный характер. Тот же Парфенов никогда не станет воспроизводить советскую идеологию, а только ее топчет. А то, что он топчет ее на фоне советских реквизитов и коммуналок, ничего не меняет.
Но ведь есть же и другие примеры. Помните фильм «Мой друг Иван Лапшин»? Прекрасный фильм о советской эпохе. Там как раз на фоне всех этих коммуналок, на фоне чудовищно бедного послевоенного быта живет дух победившего народа, который пробивается через весь этот кошмар преступности и нищеты к грядущему свету. К космической мечте человека! В этом фильме режиссер таким вот образом обходится с атрибутикой послевоенной советской жизни, с этими коммуналками. И, между прочим, пафос этого фильма тоже, как и передач Молчанова — Парфенова, адресован другой реальности — брежневской — из сталинско-послевоенной.
— Почему в 1990-е стала модной апелляция к достижениям советской эпохи?
— Чем дальше мы уходим от советского опыта, тем отчетливей он проступает. Ведь надо понимать, что в самом Советском Союзе философия его предназначения была зашифрована, ее смысл был закамуфлирован, затерт, замылен, особенно после 1956 года. А как мы видим теперь, Советы предложили человечеству альтернативную форму бытия. Слагалось общество, небывалое по своей форме и сущности, которое было асимметрично всему тому, что демонстрировал мир. Это было общество, которое заявило, что оно готово основать свое бытие на принципах справедливости. Оно заявляло, что готово создать идеальный, по существу, райский социум. Социум, в котором бы отсутствовали все издержки, дефекты, все несовершенство, а осталось лишь совершенное бытие. Совершенный народ. Говорилось даже, что будет создаваться совершенное человечество.