Но и левый, и правый консерватизм по определению должны совпадать в своей конечной цели — возрождения государственности, сохранения национальной самобытности, всемирного возвышения России, верности истокам, но пути к этому в обоих случаях видятся по-разному.
Консерватизм при Путине зреет. Он еще зелен и неустойчив, его заносит в крайности, уныло, но громко квакают и доморощенные республиканцы, и правые глобалисты. Но нечто неотвратимо приближается. Так возвращается командор или тень отца Гамлета. Чем больше русские сталкиваются с нерусскими, тем стремительнее они ищут точку опоры в самих себе. Запрос на консерватизм неуклонно и неумолимо растет. Путин благосклонно улыбается. Он инстинктивно знает, откуда что дует. И не ошибается в этом.
На каком-то этапе политическая история попросит нас уточнить позиции и дать более точные формулировки. В какой-то момент — я убежден, что на нашем веку, — решительный час наступит. Понятно, что никто в покое нас не оставит и что нам придется отвечать что-то всему миру: и богатому северу, и бедному югу. Придется изъясняться внятно и со своим народом. Ничего экстравагантного, что опять захватило бы и раскололо общество, очевидно, уже придумать не удастся. Мы обречены на консерватизм, нас подтолкнут к нему извне и изнутри. Но куда девать дух революции, воли, раскаленное пламя восстания, которое тайным зноем копится в русском сердце, тревожит сны, зовет в абсолютные дали? Я думаю, что мы должны вложить нашу континентальную силу в новый консервативный проект. И пусть именно он станет новым изданием нашей Революции, Консервативной Революции, Национальной Революции.
Мы начнем ее со всеобщей политической амнистии: все свободны от бремени недоразумений ХХ века, и особенно последних лет; все ошибались, все хотели как лучше, все мы — русские люди, и нам вверен нерв исторического бытия. Плечом к плечу в новый век во имя великой мечты…
Базовой парадигмой Путина и его группы мне представляется консерватизм широкого профиля — от либерально-просвещенного до социального и далее фундаментального.
Альтернативные ей — либерализм и атлантизм, оставшиеся с предыдущих времен в виде сотрудников Администрации, экспертов, советников. Они, впрочем, не конфликтуют, но накладываются друг на друга. Сам же Путин является сторонником идеи экономической и социальной мобилизации во имя укрепления национальной суверенности России. Это можно назвать активным консерватизмом, радикальным консерватизмом и даже призывом к консервативной революции. Путин хотел бы придать консерватизму консистентность и политическую упругость. Это движение явно буксует в виду некоторой инерциальности и пассивности чиновничества, центристских партий, возможно — даже самого народа. Но эта линия дэмпфируется уже ближайшим окружением, которое притупляет его вектор, и постепенно волевой импульс активного консерватизма рассеивается. Нет интеллектуального концентрированного фокуса, нет адекватного института, нет политического инструмента. Именно по этой причине многие выступления Путина носят пассивно консервативный характер. С намеком на удовлетворенность, статус-кво. В этом основное противоречие Путина и его властвования: субъективно Путин осознает и признает необходимость активных консервативных мер для вытягивания страны из воронки или болота, но делать это в необходимом режиме не получается.
Говоря об альтернативных позициях, несогласованных с официальным курсом, наверное, не следует упоминать «чиновников-диссидентов». Это слишком сильно для России. В России в перерывах между революциями главной формой активного нонконформизма является ироничный и всеразъедающий ультраконформизм. На что чиновники ох как горазды. Сказали «консерватизм» — будет «консерватизм», причем в «консерваторы» мгновенно перелицуются вообще все, тем самым со старта его идиотизировав. Поэтому альтернативные позиции, в первую очередь, заключаются в пассивном саботаже путинских инициатив, что при отсутствии полноценной команды единомышленников, интеллектуалов и управленцев, разделяющих не за страх и за деньги, а за совесть мысли Путина, становится действительно весомым альтернативным фактором. Это самый большой и самый опасный фланг неформальной оппозиции.
Второй сектор — олигархи. Эти не видят необходимости в укреплении национальной администрации, и их вполне устраивает статус-кво. Они заинтересованы либо в притуплении консерватизма, его десемантизации, его деконструкции (Петр Авен и «Альфабанк»), либо в мягком съезде в либерализм.
Третий сектор — убежденные либералы. Таких мало, их паладин — Игорь Чубайс — который, впрочем, вгрызается в экономику и в управление, а не в идеологию. При этом Чубайс не то чтобы не согласен с официальным курсом, он его дружелюбно и в целом лояльно к власти игнорирует.
При этом нельзя исключить вероятность повторной приватизации крупной собственности, сформировавшейся в 90-е годы XX века. Это явление — реприватизация — в практике многих развивающихся капиталистических стран, где роль госсектора и административного ресурса в приобретении собственности велика, либо очень велика. Чиновничий аппарат ротируется, и появляются новые жадные, одноразово коррумпированные чиновники, которые хотят еще, а собственники считают, что уже все отстегнули. Так возникают «непонятки». И зреет предпосылка для реприватизации. В России как раз такая ситуация. Юридически ее можно оформить как угодно — закон, что дышло… Политически можно двояко — через промежуточный этап ренационализации либо под прикрытием патриотизма.
В первом случае речь идет о национализации природной ренты, потом о фактической реприватизации под видом смены менеджмента. Во втором — через публичную демонстрацию непатриотической сущности магната (например, покупка яхты или «Челси») с последующим юридическим и уголовным преследованием под пиар— прикрытием народного гнева. Раз — и новый патриотический владелец. Результаты будут такими — менеджмент не улучшится, чиновники насытятся, народ успокоится на время, кто-то заработает, кто-то потеряет, кого-то посадят. Ничего из ряда вон…
Силовые структуры ведут сейчас пиар изначальной стратегии Путина на наведение порядка в стране. Путин еще в самом начале объявил, что начнет приводить все к норме, и начал это делать, потом переключился на что-то иное. Перед выборами опять вспомнил, что говорил в самом начале, и вновь принялся, засучив рукава, за его исполнение. Силовые структуры в российском обществе играют прикладную роль. Обсуждать можно не субъективный фактор соответствия действий, но скорее чисто технологический аспект — как актуальный менеджмент силовых структур отвечает поставленным административным задачам? Я полагаю, что эта модель устаревшая, типа компьютера IBM 386 модели, на котором необходимо провести операции с редактурой видеоклипа. Силовые структуры отвечают на импульс Владимира Владимировича. Но как отвечают? Как могут, так и отвечают, а других силовых структур, более совершенной модели, у нас, к сожалению, пока нет. То, что вся система постоянно виснет, неудивительно. То, что существует зазор в качестве и скорости исполнения, тоже неудивительно. Одно и то же явление здесь можно назвать как бравой исполнительностью, так и полным саботажем. Что же касается действий прокуратуры, то это — норма, она была, есть и будет. Россия никогда не была и едва ли станет номократическим обществом. У нас понятие правда намного важнее понятия права, а правда у нас царская. Президент (царь, Генеральный секретарь) в такой стране, как Россия, играет и будет играть центральную роль для силовых структур. Большей роли играть невозможно, она сейчас максимальна, меньшую — едва ли. Кроме того, здесь стоит обратить внимание на еще один момент. Налицо формальное соответствие выступлениям Путина с полным несоответствием содержанию, тотальным срывом тайминга и дичайшим пиаром, дающим непредсказуемый, но, чаще всего, обратный задуманному результат.