Властитель может также быть источником стратегических целей и стратегической консолидации элиты. А может и не быть. Тогда его деятельность начинает сводиться к учету элитных игр и управлению этими играми. Такая политическая деятельность и является подлинным содержанием невнятного, но популярного у нас словечка «застой».
Все, что я оговорил выше в плане отношений властителя и элиты, носит, как мне представляется, достаточно очевидный (чтобы не сказать «хрестоматийный») характер. Я с трудом представляю себе политологическую школу, в которой нет места подобным констатациям. И я уже совсем не представляю себе сколь-нибудь адекватного политологического описания российской действительности вне оных.
Между тем все, что мы сейчас обсуждаем: клановые игры, «чекизм» — чаще всего рассматривается в абсолютном отрыве от темы «властитель и власть». И любая моя попытка обратить внимание на абсурдность такого рассмотрения наталкивается на глубочайшее отторжение. Я долго пытался понять природу этого отторжения. И, наконец, пришел к выводу, что в его основе лежит неявная (то есть не формулируемая отторгающим даже для самого себя), но очень прочная модель какого-то сверхъестественного самовластия «ныне царствующей особы». Причем такого самовластия, которого в природе не бывает вообще, а в реалиях путинской эпохи не может быть тем более. Но образ этого самовластия тяготеет над сознанием самых разных интеллектуалов. В том числе и гордящихся своей оппозиционностью.
Нельзя сказать, что элитная тематика вообще не обсуждается в современной России. Но специфика обсуждения такова, что, в конечном счете, оценка веса элитной группы и ее представителей полностью сводится к тому, кто и как часто «заходит в кабинет».
Никаким другим компонентам в оценке места нет. Нет также места ответу на вопрос, ПОЧЕМУ, собственно, такой-то заходит, а такой-то нет. Здесь ложная концепция абсолютного самовластия дополняется ложной концепцией абсолютного же лакейства (заходит потому, что правильно «облизывает»). Все это абсолютная чушь.
До Путина сходная околесица владела умами во всем, что касалось Ельцина. И после Путина… Впрочем, в этой книге я и так занимаюсь слишком многими темами. И обсуждение постпутинских перспектив оставлю для следующих своих работ. А вот по поводу Ельцина… Ельцин был очень самовластным политиком — и что?
В марте 1996 года Ельцин, например, принял решение о введении чрезвычайного положения. Как именно он принял это решение, мне известно вплоть до деталей. И, опять же вплоть до деталей, известно, как он его отменил. Он отменил его потому, что ощутил изменение в раскладе элитных сил. И чутко отреагировал, извлекая из этой реакции огромные выгоды для себя. Но он не самовластвовал! Он реагировал на игровой расклад.
Президент — игрок номер один. Он еще и создатель игровых ситуаций. И даже арбитр игровых правил. Но он не сам с собой играет, наподобие обезумевшего «демиурга» из разного рода антиутопий. Он играет с другими. Он участвует в игре. Он не находится над игрой. Он в игре. А значит, она над ним.
Я утверждаю, что президент отправил в отставку Устинова не потому, что тот совершил какой-то проступок. И не потому, что тот проявил какое-то несоответствие. Президент все знал про Устинова как профессионала. Устинов глубоко входил в его команду. Стиль президента никак не предполагает таких кадровых метаморфоз без особых на то обстоятельств. А имя этих обстоятельств всегда одно и то же — Игра.
Отставка Устинова — это игровой ход.
Его назначение впоследствии — это тоже игровой ход.
Ходы делаются под воздействием игровой ситуации.
Игровая ситуация формируется многими факторами. В том числе и президентом. Но не только им. Рузвельт отказался от нужного ему вице-президента и согласился на убийственного для него Трумэна. Он почему это сделал? Потому что так сложилась игра.
Зная игровые закономерности, можно что-то выявить и даже предсказать. Конечно, не все. Но что-то. Однако что такое эти закономерности? Являются ли они социальным аналогом какого-нибудь закона Ньютона?
Безусловно, это не так.
Политики — не физические объекты. И потому закономерности, отражающие их поведение, носят принципиально иной характер. А описание этих закономерностей не является теорией в том смысле, в каком теорией является, например, классическая или неклассическая механика.
Политики, в отличие от тех физических тел, с которыми имеет дело механика, обладают способностью осмысливать происходящее и осуществлять действия, влияющие на происходящее. Соответственно, они не объекты, а субъекты. Описать же действия рефлексирующих субъектов можно, лишь построив схему, носящую принципиально не теоретический, а иной характер. Такая схема называется игровой. В ней нет объектов, в ней есть играющие субъекты. Они же — игроки. Есть также ресурсы, которыми располагают игроки. И правила, которые регламентируют игру. Есть логика игры. И это не логика субъект-объектного мира. Это иная, бесконечно более сложная, но в чем-то столь же беспощадная логика. Логика подсказала ход, предопределила его. И президент сделал ход. То есть отправил в отставку В.Устинова.
Конечно же, я имею в виду президента как элитный феномен. Президент как политический индивидуум вправе иначе описывать мотивацию. Когда-то Коржаков описал бытовую мотивацию Ельцина, отправившего в отставку Бурбулиса, поскольку тот перепил и испортил ковер. Я тогда же задался вопросом: «Что здесь игровой мотив, а что бытовой повод?» Тот же Ельцин говорил, что Бурбулиса стало «слишком много». Так он обратил внимание на бытовой повод потому, что Бурбулиса стало слишком много? Тогда он сделал игровой ход. Так он его и сделал. И то, что он как индивидуум рассматривает иную комбинацию мотивов, весьма существенно, но это тоже только компонент в игре.
Игра… Ее-то я и намерен анализировать, опираясь на отставку Устинова и ряд других событий как на исходный «полевой» материал. Как на данные хоть и своеобразного (это своеобразие я только что оговорил), но все же эксперимента. Я называю отставку Устинова экспериментом постольку, поскольку до нее можно еще было ставить под сомнение те утверждения, которые я и мои коллеги давно предъявляли аналитическому сообществу и обществу в целом.
Утверждения же эти сводились к следующему.
1. Любая отставка или назначение, арест или освобождение, если они касаются крупного лица, на деле являются не происком злых сил и не восстановлением добра (справедливости, правопорядка), а ХОДОМ В БОЛЬШОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИГРЕ.
2. Как бы ни воспринимали данное событие те или другие интересанты — как те, по отношению к кому события осуществляются, так и те, кто событие наблюдает, сопровождает и даже организует, — ВСЕ РАВНО НА ДЕЛЕ ЭТИ СОБЫТИЯ ЯВЛЯЮТСЯ ИМЕННО ХОДОМ В БОЛЬШОЙ ИГРЕ.
Даже если лицо, принимающее решение, воспринимает их иначе — это ничего не меняет. Ибо мотивы лица — это одно, а политическая логика — это другое. Ельцин мог абсолютно искренне считать, что отправил кого-то в отставку в связи с омерзительным бытовым поведением. Но на самом деле он сделал это потому, что этого потребовала игра.