Book.

Во-вторых, про безнаказанность беспредела. Правительство США отказалось подчинить виновников этого убийства иракской юрисдикции, заявляя об их неприкосновенности.

С одной стороны, все это скверно, а с другой… Накажешь хоть одного наемника — все сделают ручкой. И окажутся в каких-нибудь других местах. И все же, ввиду международного резонанса скандала, 22 сентября 2007 года судебные власти США начали в отношении «Блэкуотер» собственное расследование. Компанию заподозрили в контрабанде в Ирак оружия, которое затем попадало к курдским боевикам. А 1 октября 2007 года был обнародован доклад демократического большинства в Конгрессе США, согласно которому контрактники из «Блэкуотер» с 2005 года участвовали в 195 вооруженных инцидентах, причем в 84 процентах случаев открывали огонь первыми.

Сон мой все длится и длится… Длится и разбухает… Британская The Independent 20 сентября 2007 года сообщила, со ссылкой на представителей спецслужб, что только в Ираке сейчас работает более 48 тысяч сотрудников частных военных компаний и что объем мирового рынка милитарных услуг, предоставляемых такими компаниями, превысил 120 млрд. долларов в год. Для сравнения стоит указать, что эта сумма составляет почти 8 процентов ВВП такой страны, как Италия. Вам мало 120 миллиардов? Скоро будет 500 миллиардов. Потом пара триллионов. Впрочем, это только мой сон.

Одновременно со мной его видят высокие военные чины, наделенные официальными полномочиями. Видят и подчеркивают, что только такие частные армии могут быть эффективны в «горячих точках». О, мой сон! Куда ты меня завел?

«А что делать?», — говорят мне во сне натовские многозвездные генералы. Частные компании «нанимают» на контрактной основе боевой состав высокой квалификации и действуют фактически вне международных конвенциональных правил ведения войны. И потому, выходя (иногда очень далеко) за рамки этих правил, оказываются «гораздо более эффективны» в боевых операциях, чем военные подразделения регулярных армий.

Как хотелось бы проснуться… Просыпаюсь… Спецдоклад Экономического и Социального Совета ООН по охранным компаниям лежит у меня на столе. Может быть, это тоже сон? И то, что непосредственное участие таких компаний в решении ключевых проблем молодых государств может привести к установлению их контроля над безопасностью, экономикой, финансами и торговлей этих государств… И то, что в обмен на военные услуги компании данного профиля получают концессии и иные преференции… И то, что эти преференции позволяют таким компаниям занять доминирующие позиции в национальных экономиках стран, которым они оказывали по контракту эти самые «военные услуги»… И то, что потом позиции сохраняются и по истечении срока контракта… И то, что это сохранение обеспечивает «неформальный контроль» страны, в которой зарегистрирована частная военная компания, над национальным хозяйством страны контракта… Это все только мой сон. Почему-то совпадающий со спецдокладом ООН.

И все же я буду это считать сном. Я буду считать сном и все то, что мне привидится по ходу этой книги. Потому что в этом моя моральная обязанность аналитика элиты. Я должен раскрыть реальность, раскрыть ее хотя бы в том регистре, в каком она сама себя раскрывает. И осмыслить, слышите, осмыслить, а не осудить. Потом, может быть, я захочу ее еще и осудить, но это потом. Если я с ходу начну ее осуждать, я ее не пойму, не высвечу.

А если я хочу ее понять и не прийти в ужас, понять и не стать Савонаролой, деревенским сумасшедшим или записным моралистом, то я должен постоянно спрашивать себя: «Ну, и что?» А что еще прикажете делать? Бежать в Интерпол? Так там все знают и без меня. Подымать мировую революцию, которую, наверное, возглавят все эти частные структуры, превращающиеся на глазах в сетевую суперструктуру?

Чувствуете зловещий юмор эпохи? Но это же ваша эпоха! Ваша — и моя тоже.

Районный правоохранительный чин приезжает к своему высокому правоохранительному боссу на машине марки «Бентли» и паркует ее у входа в правоохранительную организацию. Это мне приснилось? Я должен бежать в налоговую инспекцию? Но тогда я ничего не пойму в происходящем. А если я хочу понять, то я должен представить это как сон. Спросить себя во сне: «Ну, и что?»

И может быть, тогда сон мне что-то расскажет. Не о «негодяе на «Бентли», которого надо осудить», а о реальности. О страшной российской реальности. О первоначальном накоплении капитала… О черной дыре регресса… Может, этот-то, на «Бентли», такой же заложник данной реальности, как и я, и нам надо вместе из нее выбираться? В любом случае, это наша реальность. И я должен ее понять. Понять — не значит оправдать.

Луддиты рушили машины, а Маркс понимал реальность. Но, чтобы ее понять, он должен был увидеть машины, не зарыдать с ходу, а спросить себя: «Ну, и что? Что это все такое?»

Морально и интеллектуально аналитик элиты должен принять обет «нуичтойства». Так же, как и другие обеты.

Этот обет намного мучительнее других. Но он абсолютно необходим. Иначе все описание будет глубочайшим образом извращено. И тогда лучше ничего не описывать. Поэт опишет ужас ядерного взрыва над Хиросимой. Физик — совокупность газодинамических процессов с определенными параметрами. Может быть, этот физик еще сильнее переживает боль Хиросимы. Ну, и что? Либо он физик, либо… Либо пусть идет в монастырь. Может, уже пора?

Сноподобная реальность расширяется. Я вижу теракты, похожие на спецоперации. Ну, и что? Наверное, мне приснилось, что закрытые уставы определенных спецслужб позволяют в определенных ситуациях проводить теракты-провокации против населения стран-союзников для оправдания своих последующих «операций вторжения». Но если мне это приснилось, то одновременно с одним из самых профессиональных спецслужбистов мира американцем Реем Кляйном. Это он после лондонских взрывов признал подлинность так называемого полевого устава «ПУ 30-31В», дающего такое право. Ему никто не заткнул рот. О, мой сон! Ты длишься и длишься!

Ну, и что? Ну, и что? Заполошные конспирологи в заказных работах описывают разного рода негодяйства. Ну, и что? Во-первых, это не те негодяйства, которые они описывают. Это научно другое, слышите?

Описывать происходящее в рамках моделей, где противопоставляются нормативная реальность и патология, — значит научно лгать. А что может быть аморальнее лжи? На самом деле ситуация намного страшнее. Да, она страшнее, но она другая (рис. 16).

Что значит описывать другую реальность на языке патологии? Это значит лгать, вести по ложному следу. Между тем, как только мы перестанем «нуичтойствовать», мы автоматически — на уровне языка, парадигмы и дискурса, семантики, логики и образности, — начнем возвращаться в мир, где нет другой реальности, а есть норма и патология. То есть мы скатимся в ложь, если не станем говорить «ну, и что?»

Рис. 16

Таков будет научный результат. А моральный? Сочетаемо ли сознательное искажение истины с восстановлением моральной нормы? Что это тогда за мораль? Во имя восстановления морали вы игнорируете наличие другой реальности. Но вы же не воюете с этой другой реальностью! Вы игнорируете ее наличие и тем самым ей всячески потворствуете. Так ведь? Кроме того, игнорируя эту другую реальность, вы предаете ее обитателей. Потому что они-то населяют эту другую реальность. А если оказывается, что ее нет, то они никуда не исчезают. Их просто приходится разместить на другой территории. На территории социальной нормы они прописаны быть не могут. Значит, их придется прописать на территории патологии.