Но если где-то рядом со всем этим есть воля к продолжению карнавала, то, согласитесь, обсуждение существенно осложняется. А исторические прецеденты позволяют говорить о том, что кшатрийские перевороты имеют более сложную структуру, нежели та, в которой тупые воины всего лишь не могут освоить политическое и идеологические искусство. Отчасти они не могут этого делать. Отчасти им в этом мешает кто-то. А отчасти в подобных ситуациях присутствует совсем другое искусство. Так сказать, другой «брахманизм», тот, который я назвал «Зазеркальем».

Не вводя в рассмотрение нечто подобное в виде социокультурной параллели и — пусть и очень проблематичной — гипотезы, мы недопустимо загрубляем аналитику элиты. И лишаем себя путей к пониманию сути, а значит, и путей к выходу из наличествующего.

Социокультурный метод развивает нашу метафору «чика» и «цыка», заставляет нас задуматься над некоторыми сложнейшими проблемами, размещенными внутри вроде бы простого «чика». Но, пока мы над этим думаем, рядом с нами происходит нечто, требующее других форм анализа. Почему других? Потому что вряд ли вы будете использовать социокультурный метод, описывая нюансы агрессивного поведения тигра или крокодила.

Давая такое разъяснение, я вовсе не расчеловечиваю исследуемое мною чекистское сообщество. Я просто пытаюсь оговорить, что в профессиональном поведении есть как высокие, так и иные аспекты. И что противопоставлять одно другому бесперспективно.

Глава 7. «Чекизм» с позиций спецпсиходрамы

Мне в жизни приходилось заниматься не только наукой и искусством, но и много чем еще. Например, так называемым «экстремальным туризмом». Или геофизическими изысканиями в тайге в условиях, тоже близких к экстремальным. Приходилось, например, выходить из тайги, не имея запаса продовольствия. И не зная ни точного местонахождения, ни маршрута, по которому можно куда-то выбраться.

Что самое неприятное в таких ситуациях? Что выбраться-то можно… Но нужно… ну, как сказать? Слишком приблизиться к природе? Те, кто знает, о чем речь, и так понимают. А другим не объяснишь. Короче, вспоминать об этом всегда неприятно. Потому что это приближение к природе, которое я буду корректно называть «нутряным поведением», мягко говоря, весьма специфично.

Нельзя анализировать нутряные аспекты профессионального поведения (спортивного или иного другого) с помощью социокультурного метода. Тут нужен другой метод. Я-то считаю, что вообще нет профессионального поведения, лишенного этого самого нутряного аспекта. Однако в профессиях, где востребована агрессивность (а согласитесь, в спецслужбистской, военной и иных сходных профессиях она востребована), нутряной аспект профессионального поведения требует особого внимания.

Но больше всего меня интересует связь между нутряными и иными (высшими) аспектами поведения. А также то, в какой степени повреждение одних (высших) аспектов порождает повреждение аспектов других — нутряных. И наоборот.

Как только ты начинаешь анализировать аспекты нутряного профессионального поведения (хоть актерского, хоть чекистского, хоть любого другого), неизбежно сталкиваешься со специфической зооантропологической ситуацией (потому я и адресовался только что к тиграм и крокодилам). На самом деле и в этих ситуациях человек остается человеком. Но нутряное поведение все-таки специфично. И в каком-то смысле сродни звериному.

Итак, о нутряном аспекте профессионального поведения. А значит, и о нутре как таковом. Мне кажется, что слово «нутро» тут больше всего подходит. А где нутро — там и спецпсиходрама.

Ведь как само нутро, так и его повреждение обнаруживают себя в очень целостных и театрализованных актах. Такие акты изучает психодрама. В случаях, когда психодраматическое (как и любое другое) касается исследуемой нами профессиональной группы, можно добавить к термину приставку «спец». И говорить о спецпсиходраме так же, как мы говорим о спецкультурологии или специстории.

Итак, новый трансформационный канал я назову спецпсиходрамой. И попробую с помощью его задействования добиться дополнительного понимания содержания интересующего меня феномена (рис. 41).

Рис. 41

Меня часто упрекают в том, что я использую для описания полухудожественные термины. Такие, как эти самые «клоака», «свалка», «зооциум» и так далее. А теперь вот «нутро»…

На самом деле я вполне готов придать каждому из терминов строго научный характер. Поверьте, это сделать совсем не трудно. Но абсолютно не нужно. Потому что данные термины применяются мною для феноменологических, а не теоретических описаний.

Теоретическое описание обязательно изымет из происходящего цвет, вкус и запах. И многое другое. Например, волевое, а значит, и политическое, начало. У теории своя территория. У феноменологии — своя. И если мы начнем игнорировать феноменологический метод, мы просто не схватим существа ситуации.

Между тем вот оно, это существо — прямо перед нами. А.Хинштейн в очень содержательной статье «Солнцевский удар» (опубликованной в газете «Московский комсомолец» 25 сентября 2007 года) описывает конкретную ситуацию, в которой некое лицо нанесло тяжелые телесные повреждения офицеру Федеральной службы охраны. А после этого, оказавшись задержанным, вело себя очень специфическим образом.

А.Хинштейн всего лишь приводит абсолютно достоверный фактологический материал. И это очень смелый материал. Что, безусловно, должно быть оценено по достоинству. Хинштейн не может этот материал исказить. Это невозможно уже потому, что находилось бы за рамками правил, которые всегда соблюдает Хинштейн. Это невозможно вдвойне в данном конкретном случае в силу влиятельности затронутых лиц. И это невозможно втройне, поскольку текст достоин пера Шекспира. Такого рода текст никто не может сфальсифицировать. Короче, это аутентичный текст, приведенный смелым журналистом. И это текст эпохи. Одновременно ярчайший психодраматический (а в общем-то и сугубо драматургический) текст. Я не могу его не воспроизвести. Итак, цитирую по Хинштейну.

(Камера показывает крупным планом лицо Аверина. Он сидит, развалившись на стуле, перед следователем и опером. Чуть в стороне находятся его адвокат и несколько милиционеров.)

Аверин (кричит): Я хочу посмотреть, где моя камера! Где моя камера?! И я хочу посмотреть на этого лысого негодяя, который, слышь, мне сейчас глазки строит!

Следователь: Показаний не даете?

Аверин: Я ничего не даю, вообще. Вообще, ничего не даю. Свои два года я отсижу, как человек. А ты, лысый (следователю — А.Х.), б…ь, будешь через два месяца на пенсии, х…плет еб…й. Вместе с ним (оперу — А.Х.).

(Слышен гул возмущения.)

Аверин: Да, да. Вместе с ними. Я никого не зарезал, никого не убил.

Опер: Зато оскорбляете всех.

Аверин: Я никого не оскорбил.