Book.

Таким образом, происходило одновременное формирова­ние двух политических режимов — режим республиканской демократии Законодателя и режим высшей исполнительной власти, густо замешанного на коррупционных хозяйственно-финансовых связях. Отправной точкой такого развития, на мой взгляд, является момент объявления политики свобод­ных цен и появление на политической арене правительства так называемых реформаторов осенью 1991 года. Коррупци­онная вакханалия захлестнула страну уже в процессе пер­вого и второго этапов приватизации — это уже захватываю­щий дух многотомный криминальный роман разграбления страны и обогащения шоферов, санитаров, младших науч­ных сотрудников, вчерашних фарцовщиков и мелких вори­шек, продавцов цветов у метро, медицинских братьев, экспе­диторов, заведующих складами и прочих проходимцев.

Мое удивление вызывал в тот период чрезмерно облег­ченный подход президента (который обладал огромным практическим опытом, находясь в течение трех десятиле­тий одним из видных деятелей КПСС), к этой проблеме. Он (президент) не требовал от правительства обеспечить целую систему мер по предотвращению коррупционной деятельности. И более того, непосредственно содействовал этим разлагающим процессам, наращивая «указное право» с непрерывными «изъятиями» из закона, предоставляя ог­ромное число льгот в финансово-хозяйственных операциях отдельных физических и юридических лиц. Ни президент, ни правительство не ставили задачу энергичного приня­тия антикоррупционного законодательства, хотя в период реформ в различных странах мира — именно эта сторона органически вплеталась в ткань проводимых реформ. И не знать этого в правительстве, включая иностранных советни­ков, конечно же, не могли.

Чрезмерно легковесным был подход правительства в расходовании огромных государственных финансовых средств (в том числе поступающих из-за границы) на дале­ко не самые первоочередные нужды, причем бесконтроль­но. Например, в новые частные банки переводились бюд­жетные средства — якобы для «финансирования» неких «программ». Быстро «размножающееся» чиновничество в структурах исполнительной власти в центре и регионах, ни­кем не контролируемое, получило возможности направлять финансовые ресурсы в обширную сферу оказания «добрых услуг» за крупные взятки: новое строительство, покупка офисов, банковские «услуги», кредитная деятельность, ли­цензирование, отпуск готовой продукции, сырья и материа­лов, импортно-экспортные операции и многое другое, что просто невозможно коротко перечислить. И все это — на фоне нехватки финансовых ресурсов (оборотного капи­тала) предприятий, невыплатах заработной платы, упадка производства — при одновременном «введении» в оборот триллионов рублей «темных денег», при полном отсутствии государственного контроля за движением денежной массы, при свободном хождении иностранных валют.

Другое обстоятельство, способствующее масштабному росту криминализации государства — это то, что в системе центральных исполнительных органов власти ельцинские реформаторы предусмотрительно ликвидировали все ранее существующие контрольные учреждения. Кстати, решени­ем I Съезда народных депутатов (май-июнь) 1990 года, по инициативе Ельцина, был ликвидирован Комитет народно­го контроля РСФСР.

Необходимость усиления контрольной функции государ­ства стала мне совершенно очевидной уже с первых же ме­сяцев деятельности нового (после Ивана Силаева) ельцин­ского правительства. Поэтому Верховный Совет разработал и принял Закон о Контрольно-бюджетном комитете (КБК), созданном на базе изучения множества учреждений, дейст­вующих в сфере финансово-бюджетного контроля разных стран мира, и особенно в США. Другой Закон — об Админи­стративно-контрольном комитете (АКК), в обязанности ко­торого входили бы задачи контроля в области соблюдения закона и порядка всеми государственными учреждениями и их руководителями (включая контроль за перемещениями руководящих кадров) — находился на высокой стадии го­товности (перед расстрелом Парламента).

В такой обстановке под моим прямым давлением в струк­турах парламента был разработан и быстро принят первый Закон о боргує с коррупцией. Интересно, что уже на «подхо­де» этого Закона появляется указ президента с аналогичным названием. Он, конечно, не столько ставил задачи борьбы с этим всеобщим злом, сколько создавал видимость борьбы с коррупцией, задачу «перехвата» инициативы. Таким был стиль у президента. Конечно, принятие Закона — это всего лишь полдела, следовало его применять на практике — это была задача исполнительной власти. Но она вовсе не «торо­пилась» это делать. Хотя отмечу, что органы прокуратуры и МВД в период после принятия указанного Закона и вплоть до событий сентября — октября заметно усилили давление на коррупционеров.

Особое недовольство Кремля и правительства вызвало учреждение Верховным Советом института независимого прокурорского расследования фактов коррупции в верх­них эшелонах исполнительной власти. Когда прокуроры и следователи специального прокурора Макарова (назначен­ного Верховным Советом) в процессе расследования круп­ных мошеннических операций осуществили многочасовой допрос первого заместителя главы правительства Влади­мира Шумейко, Михаила Полторанина и других минист­ров — это недовольство переросло в сильнейшую панику. Соответственно, фактор страха и ненависти одновременно к законодателю стали сильнейшим мотивом поведенческих действий представителей высшей исполнительной власти. Единственное, что маниакально владело их умами — это поиск способов «разделаться» с источником их страха — Верховным законодателем. Что полезного для страны могли делать эти люди?

Их страшили, например, намеченные по плану рабо­ты Верховного Совета, грядущее изучение всего опыта по приватизации и ее результатов — она, как известно, осуще­ствлялась с огромным числом нарушений положений за­конодательных актов, хотя и последние были далеко не со­вершенными. Но они были приняты по согласованию с пра­вительством и подписаны президентом — соответственно, их следовало неукоснительно соблюдать, а не «обходить» через «указное право» или принятие неких «постановле­ний и распоряжений» «министерства приватизации» и про­чих ведомств. Я неоднократно беседовал и с Ельциным, и с Гайдаром, и с Черномырдиным по этому вопросу, выска­зывался с трибуны Верховного Совета — о том, что «при­ватизацияі, осуществленная в соответствии с любым актом непарламентского происхождения — может быть оспорена в будущем. Поскольку вопросы изменения формы собственно­сти — это исключительное право парламента, такой подход утвердился в мире. Нарушение этого принципа может в бу­дущем привести к общественным осложнениям и коллизиям права».

Встревоженный процессами криминализации админист­ративно-экономических решений должностных лиц, в том числе в сфере крупных, стратегических решений, я решил поднять эту крайне «неприятную» проблему в беседе с пре­зидентом. Изложил некоторые факты, предоставленные соответствующими руководителями правоохранительных органов. Кстати, они могли быть затребованы и Ельциным, если бы он того захотел.

Профессор Гарвардского университета, один из советни­ков российского правительства, Б. Джелич, в своей статье в газете «Либерасьон» писал следующее: «Россия сейчас переживает «революцию приватизации», сопоставимую по масштабам с Октябрьской революцией...» (26 июля 1993 г.). И эта «приватизационная революция» осуществлялась или вообще вне рамок Закона, или с его грубым нарушением.