В российской прессе об этом эпизоде — ни слова. Восстановлен былой порядок — о кремлевском правителе говорить либо хорошее, либо — ничего.
Новые идолопоклонники. История общества показывает одно парадоксальное явление — наименее исследованными вопросами остаются те из них, которые касаются современности или недавнего прошлого. Например, самым тщательным образом изучены и «переучены» события Февральской и Октябрьской революций 1917 года, активные и пассивные действия их лидеров и т.д. И в то же время на наших глазах осуществляется грандиозный процесс мистификации событий августа 1991 года и сентября — октября 1993 года, при живых свидетелях сделана серьезная попытка возвеличения ничтожных личностей и, наоборот, «вычеркнуть» из нее тех, благодаря которым ныне существует и развивается Российская Федерация. В России все почему-то происходит не так, как в других странах — здесь даже ложь приобретает какие-то чудовищные формы. И чем она очевиднее, тем с большим ожесточением она становится признаком веры.
Возможно, этому есть свое объяснение — на Руси традиционно огромное значение имели идолы — любой, даже мелкий носитель власти рассматривался как чуть ли не сакральная сила, а бояре и цари — обожествлялись. Большевики использовали силу этих вековых традиций для своего утверждения кровью и насилием. Власть в буквальном смысле превращалась в живых идолов, а подданные идолопоклонников, когда их порой самые примитивные суждения пропаганда превращала в «теории» и «идеологии», обосновывающие вечность власти идолов и покорность идолопоклонников.
Что удивительно — основа конструкций этих «теорий» и «идеологий» мало изменилась после августа 1991 года. Воспитанные на теориях идолопоклонничества, ранние демократы немедленно «забыли» поверхностно-заимствованные концепции Запада, буквально прошелестевшие в их головах, и в полном объеме перенесли традиционные большевистские верования о «вождях» на нового идола — примитивного и тщеславного кремлевского правителя. В частности, вся демократическая печать — СМИ и TV стали преподносить его чуть ли не как божественного мессию, единственным предназначением которого является «спасение народа». Он стал в буквальном смысле идолом для быстро растущей уголовно-криминальной буржуазии, которой самим Кремлем были преподнесены реальные уроки того, насколько ельцинисты ненавидят общий для всех универсальный Закон и Порядок, предпочитая узконаправленные, целевые методы защиты определенных социальных групп — союзников Кремля в борьбе с парламентом. Ельцин стал подлинным вождем новой бюрократии и нового класса крупной буржуазии, появившейся в результате откровенно незаконной «раздачи» частей государственного сектора экономики через «ваучерную приватизацию» — этот откровенно криминальный феномен денационализации — явление, никогда и нигде в мире не имевшее своего места.
Профессор Гарвардского университета, один из советников российского правительства, Б. Джелич, в своей статье в газете «Либерасьон» пишет следующее: «Россия сейчас переживает «революцию приватизации», сопоставимую по масштабам с Октябрьской революцией...» (26 июля 1993 г.).
Но все дело в том, что эта «приватизационная революция» осуществлялась или вообще вне рамок Закона, или с его грубым нарушением. Я неоднократно предупреждал членов правительства, что такая их деятельность может в будущем (при другом правительстве и другом парламенте) повлечь за собой пересмотр результатов приватизации, если они не будут в должной мере соблюдать хотя бы действующее законодательство в этой области. С учетом имеющегося опыта 1992—1993 годов, Верховный Совет планировал в октябре — ноябре 1993 года рассмотреть весь комплекс работ, связанных с приватизацией, существенно изменить и дополнить законодательную базу в этой области — одновременно стимулируя создание рыночной инфраструктуры.
...Процессы криминализации экономики и самой административной деятельности должностных лиц, проникновение коррупции на самый высокий уровень «принятия стратегических решений» стали заметными явлениями уже в 1992 году. Я тогда имел очень сложную беседу с Ельциным (в присутствии председателя Конституционного суда Валерия Зорькина), речь шла об одном из его «соратников» еще по союзному парламенту, в отношении которого Генеральная прокуратура готовилась возбудить уголовное дело по фактам коррупции.
«Нет, — сказал президент, — не верю». Но речь шла о прямых фактах, и поэтому требовалось согласие президента на соответствующие действия.
Я задал вопрос: «Зачем пытаться брать под защиту откровенных жуликов? У людей создается впечатление, что корни коррупции рождаются негде-нибудь, а здесь, в Кремле?».
Разговор тогда закончился неприятной, напряженной паузой. Мы с Зорькиным ушли, недовольные собой, встревоженные нежеланием президента пойти на откровенный разговор с людьми, которые были не менее его ответственны за состояние страны перед народом... Зорькин молча шагал рядом, он был серьезно встревожен, сказал: «Руслан Имранович, вы знаете мстительный характер Ельцина. Он вас никогда не простит за эти слова, вы ведь прямо сказали (не хочу использовать слово «обвинили»), что он покрывает коррупционеров. Да еще в моем присутствии. Он и мне их не простит — уже потому, что я присутствовал, когда вы их произнесли...»
Конечно, я знал Ельцина очень хорошо, или думал — что знаю. Но не сказать ему о том, что происходит в «высших кругах» исполнительной власти, я просто не мог.
Прокремлевская пресса свирепствовала, высмеивая факты коррупции членов правительства, по поводу которых шло расследование Генеральной прокуратурой. Она обвинялась в том, что действует «по приказам председателя парламента». Происходила прямая девальвация уголовного законодательства, преступность как экономическая, так и уголовная буквально захлестнула страну. Как же не сообщить президенту то, о чем в открытую говорит вся Москва? Чего в таком случае, мы, лидеры России, стоим, чего стоят наши обещания народу быть честными, защищать его права и достоинство, обеспечить ему возможности для благоденствия?..
«...Всем этим просвещенным идолопоклонникам» во власти нужен был Идол, грубый, лишенный признаков интеллекта, человеческих эмоций, жестокий и тупой, с отталкивающей внешностью, даже внешне напоминающий идола, внушающий тревогу.
Другой аспект этой же проблемы — это унизительное раболепие «новых демократов» и их «лидеров» перед откровенным хамом, являвшимся по этой части одиозной фигурой даже среди высшего партийного чиновничества СССР. Мое поведение было диссонансом в этом хоре подпевал, и Ельцин часто с изумлением задавал вопрос: «Руслан Имранович, почему об этом говорите только вы?» Это «поддакивание» было всеобщим, и прежде всего оно началось в общении с Ельциным его соратников по Межрегиональной депутатской группе (МДГ). Оно, подобострастное поведение этих «липовых вождей демократии», усиливалось на моих глазах по мере укрепления позиций российского Верховного Совета в системе политических институтов СССР и особенно после событий, приведших к исчезновению СССР. Эта их деятельность, вполне сравнимая с восхвалением советских вождей, ныне стыдливо замалчивается, но именно в той стороне таилась их полурабская, прихлебательская сущность. И чтобы они ныне не говорили и не писали о былых временах и «вождях коммунизма» — они сами мало ушли от апологетов тех времен с их вождями. Видимо, они, эти «интеллектуалы-демократы», взращенные тоталитаризмом, как бы они ни рядились в тогу современной цивилизационной культуры, не смогли избавиться от своего «партийно-советского сознания». Поэтому, не колеблясь, поддержали жестокую расправу ельцинистов с парламентом. А чтобы оправдать себя, стали сочинять легенды, о якобы попытках «коммунистического реванша» со стороны парламента. Многим политическим силам как внутри страны, так и за пределами оказался чрезвычайно выгодным процесс свертывания демократии в России и создание полуколониального политического режима Ельцина. Ельцинская Росси стала своеобразным гигантским складом с богатейшими товарами — открытого для растаскивания всеми, кто «поддержал демократические реформы президента», источник обогащения для «сил и лиц, не допустивших реставрацию коммунизма». Ну, как здесь можно «по-иному» освещать эти кремлевские действия, даже если они очевидно грязные и кровавые? Эти «осветители» получили все — все то, о чем они мечтали, завидовали партбюрократии, когда робко входили в «их» коридоры власти, заискивали, пресмыкались... Какая демократия? Демократия, по их мнению, это такой порядок, когда «они у власти» вне власти.