«Латвия на много лет потеряла свою независимость и хорошо понимает, что значит свобода и ее отсутствие. Латвия понимает, что значит безопасность и ее отсутствие. Именно поэтому приглашение вступить в альянс, который обеспечит нашу безопасность, — важное событие, которое будет вписано большими буквами в историю нашего государства.
Мы в Латвии хотим строить наше будущее на скале политической определенности, а не на зыбких песках неуверенности. Мы не хотим находиться в своего рода «серой зоне» политической неопределенности, мы хотим жить под солнцем прав и свобод, защитником которых с давних пор является НАТО. Мы не хотим оставаться во внешнем мраке, и мы не хотим, чтобы это произошло с любым другим государством, выражающим желание объединиться со странами, которые разделяют общие ценности, которые следуют общим идеалам и готовы прикладывать общие усилия ради общего процветания. Наш народ прошел испытания в пожарах истории и закалился в горниле страданий и несправедливости. Он понимает значение и ценность свободы. Он понимает, что для поддержания свободы, сохранения свободы и борьбы за нее следует приложить все усилия».
Мужская аудитория — все главы государств — затаила дыхание, слушая ее речь. Александр Квасьневский, президент Польши, позднее вспоминал в интервью: «Сказать по правде, у меня на глаза навернулись слезы. Это был один тех трогательных моментов, который подтвердил, что Вторая мировая война действительно закончилась. Мы открывали новую эру. Это ощущение… Я чувствовал его кожей, меня просто пробрала дрожь. Вторая мировая война наконец закончилась в Праге, во дворце, который раньше использовался для коммунистических собраний, и произошло это при президенте Вацлаве Гавеле»9.
У всех присутствующих были сходные ощущения. Возможно, за исключением российской делегации, которая появилась для краткого, pro forma [7] , заседания Совета Россия — НАТО на следующее утро. Министр иностранных дел Игорь Иванов вспоминал, как пытался объяснить своим западным партнерам, что происходящее вынуждает Россию себя чувствовать менее безопасно: «Какой реальный интерес преследовали эти страны своим присоединением к НАТО? Политический интерес — безусловно, но откуда им угрожала опасность? Сначала надо сформулировать реальные угрозы, а затем думать, как их можно избежать или хотя бы минимизировать. На самом деле от этого ни у кого не повысилась безопасность — ни у стран НАТО, ни у России. Это повысило уровень недоверия. Вы хотите думать о своей собственной безопасности, но не хотите думать о безопасности России»10.
Америка имела свой ответ на жалобы подобного рода. Вот что говорит Ник Бернс.
«Расширением НАТО мы заодно вынуждали Россию раскрыть свои карты. С декабря 1991 г., после распада Советского Союза, русские твердили, что они — другие, что они тоже хотят, чтобы Европа стала тем местом, где народы должны свободно определять собственное будущее, не опасаясь давления извне. Приглашая в ноябре 2002 г. эти семь стран вступить в НАТО, мы говорили: «Если вы выбираете в качестве будущего свободу, демократию, мы можем помочь гарантировать это и оказать поддержку. Но то, что многие русские впоследствии заявляли, что это опасный шаг со стороны НАТО, что это показатель недоверия со стороны НАТО, думаю, говорит все, что нужно знать об этих российских лидерах: они не верят в перспективу демократии.
В современном мире, в постсоветском мире, в мире, сложившемся после 1991 г., у русских нет права решать судьбу других народов. У них нет права навязывать свою империю другим народам в странах «ближнего зарубежья», как они их называют. И если у нас была уверенность, а она была, что эти страны могут стать свободными и демократическими, то с нашей стороны было совершенно правильно помочь им добиться этой свободы»11.
Способность русских и американцев говорить наперекор друг другу поражает. Русские не могли понять, почему их поведение дома заставляет соседей бояться их. Американцы и их союзники не смогли увидеть, что русские огорчены навязываемой им ролью потенциального агрессора. Два саммита НАТО 2002 г. были расценены как окончание холодной войны. На самом деле они лишь помогли раздуть ее угли и начать новую. На взгляд из Москвы, старый «железный занавес», висевший поперек Европы, оказался заменен новым — и намного ближе к их дому.
Весной в своем ежегодном обращении к Федеральному собранию президент Путин говорил так, словно уже добился, чего хотел — стать уважаемым членом мирового сообщества, и буквально заявил о совместном лидерстве в войне с террором. «Сегодня Россия выступает одним из самых надежных гарантов международной стабильности, — сказал он. — Именно принципиальная позиция России позволила сформировать прочную антитеррористическую коалицию». Совместными усилиями, сказал он, «нам» удалось ликвидировать наиболее опасный центр международного терроризма в Афганистане. Затем он заговорил о «конкретных шагах по интеграции с Европой», предпринятых Россией, и о задаче формирования «единого экономического пространства» с Европейским союзом.
Прекрасные слова, но, как часто бывает с Владимиром Путиным, вскоре он их испортил. Во время поездки в Брюссель на саммит лидеров Евросоюза в ноябре 2002 г. он перешел на язык, который отнюдь не характеризовал его как государственного деятеля мирового масштаба. На пресс-конференции французский журналист задал ему прямой, но не оскорбительный вопрос о Чечне. Он спросил, почему Россия применяет противопехотные мины и снаряды, от которых погибают сотни людей, и не считает ли господин президент, что, уничтожая терроризм таким образом, он уничтожает население Чечни.
Возможно, бедный корреспондент Le Monde не подозревал, что задевает самый болезненный нерв Путина. Простой постановкой вопроса он превратился в глазах Путина в сторонника террористов. «Если вы хотите совсем уж стать исламским радикалом и готовы пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, — набросился он на журналиста, — то я вас приглашаю в Москву. У нас многоконфессиональная страна, у нас есть специалисты и по этому вопросу. И я порекомендую ему сделать эту операцию таким образом, чтобы у вас уже больше ничего не выросло».
Это произошло буквально за неделю до саммита в Праге — своевременное напоминание старым и новым членам НАТО о том, что Путин, видимо, еще не совсем готов присоединиться к цивилизованному миру.
Если бы президент Путин применил столь грубый язык по отношению к иракскому диктатору Саддаму Хусейну, возможно, он и заслужил бы кривую усмешку и несколько добрых слов от Вашингтона. Но нарастающая конфронтация с Ираком норовила вбить очередной клин в отношения между Россией и Америкой. Вашингтон в вопросах своей внешней политики это демонстрировал явно, не утруждая себя делать вид, что считается с Россией как сверхдержавой. Разумеется, американцы могли полюбезничать с Путиным, чтобы заручиться его поддержкой, но неудача в этом вопросе их бы не остановила. Администрация Буша в мнении России по Ираку была заинтересована не больше, чем администрация Клинтона — в мнении России по Югославии.