«Вся власть — Советам!»
Вот откуда истоки возвращения старого лозунга «Вся власть — СоветамI», понимаемого одновременно как требование устранить партийную власть, доминирующую над властью советов представительных органов народа. Конечно, все это было явлением инициативным и в целом способствовало энергичному вовлечению общества в политический процесс.
Первый, действительно демократический парламент СССР со времени начала своей работы в 1989 г. довольно быстро погряз в склоках и бесконечных дискуссиях. Формирование правительства СССР затягивалось — некоторые министры «обсуждались» в процессе своего утверждения помногу месяцев и должны были присутствовать, вместе с премьером Рыжковым, на заседаниях Верховного Совета СССР. А дела, которые требовали немедленного решения, становились объектом деятельности бюрократии.
Возникшая в составе этого первого парламента демократическая фракция — Межрегиональная депутатская группа (МДГ) — оказалась совершенно неконструктивной силой, способной лишь громко критиковать те решения, которые исходили от Горбачева и Рыжкова. Даже проект новой конституции, которую разработал академик Андрей Сахаров (Конституция Евразийских Советских Республик), опубликованный уже после его смерти в 1990 г. одной из московских газет, не стал объектом внимания этой «группы». Вскоре Горбачев был избран первым президентом СССР, а главой союзного парламента стал Анатолий Лукьянов, университетский товарищ Михаила Горбачева; вице-президентом СССР, по предложению Горбачева, был избран Геннадий Янаев.
Положение в СССР сильно ухудшилось с началом карабахского вооруженного конфликта (1989 г.), который возник из-за аннексионистских поползновений армянского руководства и, очевидно, ошибочных решений азербайджанских властей. Конечно, трудно задним числом вскрывать ошибки руководящих кругов СССР, но если бы этот конфликт тогда был жестко пресечен в самом зародыше, вряд ли произошли бы аналогичные конфликты в Тбилиси, Средней Азии, Приднестровье и Прибалтике, не говоря уже о войнах на Северном Кавказе. И все это происходило на фоне продолжающейся войны СССР в Афганистане. Но, по-видимому, Горбачев не мог действовать по-другому — он стал заложником своей собственной политики по демократизации общества. И дело не в том, что у него не было нужной политической воли. Она у него была в избытке. Он был смелым и отважным человеком, сумевшим коренным образом изменить облик страны. Скорее всего, не было четкого, отшлифованного представления о конечной цели реформирования, средствах и инструментах этого реформирования и, конечно, — сильных соратников.
Перестройка, как верно говорил Горбачев, началась по инициативе «верхов», была революцией «сверху». В чем был секрет успеха политической реформы на первом этапе? Думается, в том, прежде всего, что она осуществлялась «сверху вниз», без промежуточных инстанций, да и бюрократия была тогда в некотором растерянном состоянии. И не оказывала тогда серьезного сопротивления. Затем политика «бега на месте» дала возможность реакционерам «выйти из окопов». При этом несомненной заслугой Горбачева является введение парламентаризма в СССР (позже Ельцин отнимет это право у граждан России, а некоторые президенты других постсоветских государств, по примеру Ельцина, поступят так же, хотя и без танкового расстрела парламента).
Если вспомнить историю, Ленин начисто отрицал необходимость парламента как представительной власти, имеющей исключительное право на законодательство, называя парламенты «изобретением буржуазии». Горбачев превратил Верховные Советы СССР и союзных республик в действующие парламенты, ввел в Конституцию СССР принцип разделения властей, обеспечил граждан демократическим избирательным законом и т. д. Все это — выдающиеся его достижения.
Но что касается вопросов нового государственного устройства, включая отношения между СССР и союзными республиками, а также полного отстранения КПСС как единой государственной партии от власти — у него здесь не было точного представления того, как это осуществить и следует ли вообще это делать. Поэтому он взялся за Союзный договор, не представляя последствий этой затеи.
Спад
К началу 1991 г. горбачевская перестройка выдохлась — вместо крупных новаторских проектов в политике Кремля стали преобладать риторика, бесконечные дискуссии. Это при том, что на политической сцене появился новый феномен — сепаратизм, регионализм и национализм. Союзные и региональные лидеры охотно подхватили эту «игру». Началась откровенная торговля вокруг «нового союзного договора», идей экономической и политической самостоятельности республик. Горбачев упустил инициативу, он просто реагировал на события, вызванные его же политикой. С целью нейтрализовать сепаратизм он выдвинул идею о «всесоюзном референдуме по вопросу единства СССР» — совершенно избыточное мероприятие, поскольку ни общество, ни республики не ставили до объявления референдума вопроса о «выходе» из СССР.
Политический кризис проявлялся в предельной напряженности отношений между союзным центром и союзными республиками. Упадок эффективности сверхцентрализованной управляющей системы и финансовых поступлений в бюджет (в том числе под влиянием мировой конъюнктуры на нефть и газ) привел к нарастанию требований со стороны союзных республик дать им больше всего — и политических, и финансовых, и экономических возможностей и полномочий в целях решения (прежде всего) социально-экономических задач. Раньше других эти требования были сформулированы руководителями прибалтийских республик. Отказ союзного центра на расширение их экономических полномочий, причем в условиях продолжения экономических неудач, привел к эскалации их требований — в направлении большей политической самостоятельности. В ответ на это Горбачев выдвинул свою совершенно порочную, гибельную концепцию «Союзного договора».
Ослабление союзного центра проявилось также в волнах межэтнических столкновений по всей окраине советской империи — почти так же, как эти столкновения проходили в периоды резкого ослабления царской империи (1905–1907, 1911–1913,1916-1917 гг.). Средняя Азия, Кавказ, Приднестровье, Прибалтика уже стали ареной разного рода конфликтов и даже военных действий на этнической основе, а в центрах «культурной России», как грибы после дождя, нарастали шовинистически-националистические организации, импульсы которым были заданы как «демократами первой волны», так и самими теоретиками ЦК КПСС, поднявшими вопрос «об эксплуатации России союзными республиками» и даже — «об отделении России от СССР». Продвинутая московская журналистика периода гласности называла народных депутатов СССР, собравшихся на Первый съезд в 1989 г., не иначе как «тюбетейками». Историки, занимавшиеся исследованием периода предреволюционной России, моїут найти огромное число фактов и ситуаций, удивительно напоминавших новейшую российскую политическую сцену периода конца 80-х — начала 90-х гг., включая поведение элитарных слоев общества, как бы потерявших способности к мыслительной деятельности.
Одновременно происходило интенсивное нарастание процессов сепаратизма (в республиках России) и регионализации (в областях и краях). Эти процессы по большей части развиваются «сверху вниз», от партийно-административной бюрократии, которая боится потерять власть. Руководители краев, областей и автономий России в те времена даже бравируют тем, что они «России не подчиняются». (Это относилось ко всем без исключения республикам Северного Кавказа, Татарии и Башкирии.)