Ростропович с «Калашниковым»
Это была уникальная по трагической красоте картина — знаменитый Ростропович с грозным боевым оружием — автоматом Калашникова. Он дремал сидя, прислонившись спиной к мощному камню фундамента Парламентского дворца, на охрану которого он пришел. — Он охранял этот наш Дворец, ставший Крепостью свободы. Голова знаменитого музыканта склонилась на грудь, седые волосы едва трепал слабый предрассветный прохладный ветер, лица почти не было видно; автомат лежал у него на груди, чуть ниже, стволом вниз и чуть левее вытянутых худых ног; левая рука, с длинными, тонкими пальцами, держала ствол этого грозного оружия. Паренек рядом, справа, тоже дремал, положив свою голову на плечо великого музыканта.
Я, увидев это, замер и, зачарованный, смотрел на изумительное, воплощающее как бы в абсолютной форме несовместимое явление, — что может быть более невозможным, чем автомат, это совершенное орудие убийства, в руках современного Паганини, человека, в полном смысле слова представляющего весь современный культурный гуманизм? Что его подвигло на это — прийти к нам и взять в руки оружие? Что? Где граница в сознательном и бессознательном в действиях такого рода людей? Властное веление совести, неистребимое желание внести свою долю в дело свободы? Мгновенно вспыхнувший благородный инстинкт, отвергающий зло и насилие, откуда бы они ни исходили, или что-то иное? Не знаю, при встрече я даже не стал спрашивать — это оскорбило бы сверхтонкие струны души этого человека.
Я минуты две стоял, смотрел на это изумительное видение, не смея вторгнуться в него своим шумным присутствием… Дальше обходить «наши редуты» почему-то расхотелось; раздумья другого плана взяли в «плен» — где же наши прославленные деятели культуры, которые все время плакали (тихо-тихо!) о «недостатке свободы»? Они, согласно русской культурной традиции, свойственной дворцовым интеллектуалам, — всегда, во весь времена — рядом с Властью, одновременно брюзжа на нее. Но пройдет немного времени, Горбачев, их любимец, окажется низверженным при полном их молчании. И вся эта шумливая придворная «культурная интеллигенция» прыжками устремится во все властные коридоры российского президента, рассказывая, как она «обожает демократию, без которой (он, она) и заодно вся культура — задыхается». И с остервенением начнет терзать Российский парламент и его председателя. Но это — вскоре, а сегодня — их, столичных деятелей культуры, с нами не было.
Но был великий Ростропович! И уже его присутствие здесь, с нами, я воспринимал как могучую поддержку всей мировой культуры, пришедшей к нам на помощь! С превосходным, каким-то невозможным описать, гармоничным (?) настроением встретил я это утро, бодрым, свежим, готовым действовать, хотя не спал ни минуты.
…Позже в этот день я познакомился с ним: «Руслан Имранович! Как я рад увидеть вас. Слушал ваше выступление по радио, вы нашли искренние слова, молодец… Давай на «ты», зови меня Слава! Как хорошо, что мы встретились! Я так счастлив (!), что нахожусь здесь, рядом с тобой, Ельциным — какие вы оба молодцы! Как здорово, что вы выступили против этих каналий в Кремле!.. Мы — победим, не сомневайся! Так надо бороться за Свободу!..» Он говорил быстро, отрывисто, сияя, весь светился. Я не столько слушал, сколько смотрел на него… Ростропович был счастлив по-настоящему…
…Сегодня 20-е — решающий день. Как я писал выше, вчера поздно ночью я договорился с Анатолием Лукьяновым встретиться с ним в Кремле. Меня должны были сопровождать премьер Иван Силаев и вице-президент Александр Руцкой. Лукьянов был заинтересован моим звонком — ему показалось, что я принесу условия нашей капитуляции. Возможно, поэтому нам удалось выиграть прошедшую тяжелую ночь. Путчисты полагали, как я и рассчитывал, — что у них впереди еще по крайней мере 2–3 дня, поэтому не торопились с расправой немедленно. И вдруг — мое предложение явиться к ним в Кремль. «Ну, с чем еще может прийти Хасбулатов, кроме капитуляции?» — так рассуждали заговорщики. Отсюда — выигранная, такая нужная нам ночь.
Мне следовало основательно подготовиться к этому «визиту» в Кремль, к Председателю Верховного Совета СССР Анатолию Лукьянову. От этого события, похоже, зависит почти все — наша судьба, судьба Горбачева, будущее страны… Бывает в истории такое стечение обстоятельств, когда один, возможно, не особенно внешне эффектный факт поразительно мощно определяет весь ход дальнейшей истории страны. Похоже, мы имеем дело с таким «историческим эпизодом»…
Я почему-то был уверен, что Председатель Верховного Совета СССР не участвует в «деле ГКЧП», хотя все мои соратники были убеждены в том, что он чуть ли не верховодит в нем. Последние полтора года, плотно работая с высшими руководителями СССР, я внимательно присматривался к ним. Среди них всех Лукьянов отличался аналитическим умом, всесторонней образованностью, широтой взглядов. Правда, в мировоззренческом плане он занимал позиции ортодоксального ленинца, это суживало горизонт видения им общих тенденций мирового общественного развития, в том числе перспектив эволюции СССР. Но он, как мне казалось, органически чужд всем этим деятелям из ГКЧП. Так мне казалось.
Подготовка к переговорам — документ-ультиматум
Рано утром 20-го, часов в 6 утра, в кабинете Ельцина мы обсуждали предстоящую встречу в Кремле с Лукьяновым. Все понимали, насколько она была важна. Поэтому участники были сдержанны. Помимо нашей «тройки», которая составила делегацию (Хасбулатов, Силаев и Руцкой), и Ельцина, в совещании принимали участие Юрий Петров (руководитель администрации Ельцина), Геннадий Бурбулис, Виктор Илюшин и Лев Суханов (помощники Ельцина) и еще ряд лиц.
Обсуждали содержание наших предложений, которые мы должны были изложить на встрече с А.И. Лукьяновым, намеченной на 10 часов. Основу этих предложений готовил И. Силаев — мы поручили ему эту работу еще ночью. И, кстати, они были неплохо подготовлены и, насколько я понял, уже согласованы с Ельциным. Но мне они показались недостаточными, в частности, в них не было точных требований относительно возвращения Горбачева к исполнению своих обязанностей, прекращения деятельности ГКЧП и вывода войск из Москвы.
Я потребовал внести эти три пункта и ужесточить содержание документа. «Надо показать нашу решительность, готовность до конца противостоять их силе, иначе мы их не сломаем» — эти мои слова подействовали на Ельцина. Он согласился вписать их и поручил нам — Силаеву и мне — доработать документ. После обсуждения была составлена база документа, которая состояла из десяти пунктов, по содержанию напоминающих, откровенно говоря, ультиматум, чем предполагающих возможность каких-то «компромиссов», на которые надеялись заговорщики. К 9 часам наш документ был в полной мере подготовлен и одобрен нами всеми. Для того чтобы читатель представил реально, о чем шла речь в нашем «документе», надо их изложить. Вот краткое изложение содержания этих десяти пунктов.
Первое. Организовать в течение 24 часов с момента получения этого документа встречу Ельцина, Хасбулатова, Силаева с президентом Горбачевым. К встрече привлечь Янаева.
Второе. Если президент Горбачев действительно болен, провести в ближайшие три дня его медицинское освидетельствование с участием специалистов-экспертов Всемирной организации здравоохранения.