– Передай там! – окликнул он и потряс за плечо человека, сидевшего прямо перед ним.
К нему обернулись. Сашка от неожиданности отдернул руку. Он считал, там парень, а «эй!» оказался девушкой. Красота ее была так очевидна, что ее признала бы даже злопыхательская, острая на язык тетка. Правда, та обязательно добавила бы, что ноги от ушей – признак дистрофии, а в таких хорошеньких головках не бывает мозгов. Но от зависти никуда не денешься: не можешь сам залезть на забор, так хоть доплюнь до того, кто там сидит.
Заметив Сашину реакцию, девушка дрогнула углом рта и этим испортила семьдесят процентов впечатления. Самодовольными бывают не только индюки. Просто индюшкам охотнее прощается.
– Можно неприличный вопрос? Это камуфляж чей? Английский? Бундесверовский? – спросила она.
Сашка ответил, что камуфляж пока что наш, российский. За следующие сорок секунд ему задали еще три неприличных вопроса: «Зачем на шее платок?» («ПрикольнО».) «Почему от тебя пахнет гарью?» («Костром».) «Что ты хочешь выразить своими военными брюками?» («Просто удобно».)
Оказалось, красавицу увидел не только Сашка. Паренек с кружком на глазу тоже не просмотрел.
– Спорю на номер твоего телефона, тебя зовут… э-э… Наташа! – влез он, не пытаясь напрячь фантазию. Его спокойная соседка подняла брови и с вызовом стряхнула ему на колени крошки со своей юбки.
«Все равно молодец! – мысленно одобрил Сашка. – Не боится, что отошьют. Летает по жизни как дятел. Постучался, не открыли – дальше полетел».
Сам Сашка так не умел. Для него мир был слишком подробный, и люди подробные. Сашка смутно улавливал, что для каждого человека существуют свои особенные слова, которые подходят к нему как ключ и отмыкают душу. Но вот какие это слова, не знал. А потому если и говорил с девушками, то обычно нес дежурную чушь. Какая музыка нравится, на каких сайтах бывает, ну и так далее.
Красавица пасмурно посмотрела на Кирилла. Похоже, он набрал даже меньше очков, чем Сашка. Все-таки Сашка ничего себе. Русый, сероглазый, лицо открытое.
– Так как тебя зовут? – повторил Кирилл.
– Не помню, – с вызовом ответила красавица.
– Что? Прям так в паспорте и записали? – изумился Кирилл. – Круто!
Девушка сдалась.
– Ну хорошо. Лара я! Дальше что?
– Дальше – улыбка!
Лара улыбнулась – послушно и устало.
«Достучался!» – мысленно похвалил Сашка.
Влад Ганич – Сашка мимоходом выяснил, что так звали аккуратиста в костюме – внезапно встал выглаженным коленом на сиденье и с подозрением заглянул назад, на последний ряд.
– А-а!.. Ну тогда да! – загадочно протянул он и сел.
Сашка тоже привстал, чтобы понять, что заинтересовало Ганича. Посмотрел назад и заблудился в простых чувствах и словах, как младенец в ножках стола. Красавица Лара мгновенно отошла на второй план и стала просто фоновым пятном.
На последнем ряду, у окна, сидела девушка. Лицо у нее было радостное, точно человек ждет от жизни подарка, хотя и зарабатывает одни шишки. Много мелких веснушек делали кожу пестрой. Даже на мочках ушей веснушки. Короткий, чуть вздернутый нос похож на воробьиный клюв. Поначалу кажется, что нос должен быть совсем не такой – смешной, словно с чужого лица. И лишь позже чувствуешь: другого тут быть не может. Вылепив эту девушку из глины, жизнь осмотрела свою работу, осталась довольна и, в качестве последнего штриха, весело щелкнула ее указательным пальцем по носу, шепнув: «Ну, что стоишь? Иди! Дыши! Живи!»
– Ты кто? – глупо спросил Сашка, пытаясь понять, как мог ее проглядеть.
Потом понял: девушку закрывала высокая спинка.
– Я? Человек!
– Какой?
– По имени Рина! – последовал насмешливый ответ.
– А что ты тут делаешь?
Рина захлопнула книгу. Читала она учебник по коневодству. На запястье у нее Сашка разглядел нечто вроде массивного кожаного щитка, уходившего под рукав.
– Еду! – емко сказала она.
Кто-то выдернул деньги у Сашки из пальцев.
– Дай сюда!
Опять Макар. Разумеется, «брателло» давно пересел и пристроился рядом с Ларой. Интересно, он разузнал у девушки, местная ли она? А беречь себя посоветовал?
Макар вспрыгнул коленом на сиденье и, подскакивая вместе с несущейся маршруткой, окрикнул водителя:
– Эй, дядя! Ау! Деньги берем?
Никакого ответа. Водитель даже не попытался протянуть руку. Они видели только синюю спортивную куртку с высоко поднятым воротом и бейсболку.
– Алло, гараж! Оглох? – заорал Макар совсем нагло. Видно, считал, что унизить кого-то на глазах у девушки – дополнительный способ заработать очки.
«Сейчас водила остановит, и он вылетит пробкой, напутствуемый нежными ударами монтировки!» – прикинул Сашка и ошибся. К Макару даже не повернулись. Для такого, как он, это вызов. Еще бы – великий человек ерзает на сиденье бесценной коленкой, мусолит денежку в потной ладошке, а его игнорируют.
– Деньги себе оставляю! Народ, вы все видели? Нас везут бесплатно! – во всеуслышанье заявил Макар.
– Он просто глухой! Кто-нибудь, потрясите его! – потребовала руководящая особа с цветочной шеей.
Только что она познакомилась с любительницей виселиц и армейских жетонов, и Сашка услышал, как она представилась: «Фреда». Интересно, как ее зовут на самом деле? А то бывает: поссорится человек со своим именем и всю жизнь пробегает непонятно кем.
Сашка поставил рюкзак, перескочил на пустое сиденье рядом с Макаром и попытался коснуться плеча шофера. Именно попытался, потому что маршрутка резко вильнула, обгоняя автобус. Сашка, не удержавшись, опрокинулся назад, невероятным образом сдернув с собой водителя.
Он закричал, ожидая столкновения: маршрутка продолжала мчаться. И лишь секунду спустя осознал, что в руках у него синяя куртка от спортивного костюма. Решив, что сорвал ее с плеч шофера, он вскочил и увидел: за рулем никого. Только в воздухе болтается бейсболка. Теперь, когда куртка находилась у Сашки, отсутствия водителя было утаить невозможно.
Во всяком добре ключевое слово «регулярность». Нерегулярное добро – это зло, которое решило поразвлечься.
Ведьмарь будет рассуждать о глобальных законах по искоренению голода в масштабах вселенной, а шныр просто молча сунет кому-нибудь яблоко или пирожок да и пойдет себе дальше.
Чем сильнее любят – тем больше запрещают. Если хочешь наверняка уничтожить того, кого любишь, разреши ему все.
К мудрости ведут два пути – скорби либо добровольного самоограничения, то есть, в общем-то, той же скорби, только осознанной. Если ты не выбираешь второй путь, первый сам выбирает тебя.