Принимая кастрюлю, Сашка с интересом посмотрел на шрам на запястье Рины – след железного троса (вздумала спуститься с четвертого этажа без перчаток).
– Сколько у тебя шрамов?
– Да уж больше, чем у тебя! – заявила Рина.
Сашка посмотрел на нее с состраданием.
– Ну ты загнула! Больше быть не может! – снисходительно сказал он.
Стали считать. Задирали рукава, закатывали штанины. Даже разводили волосы на голове. Не обошлось без споров. Как засчитывать шрам от туристической пилы на ноге Сашки? За один или за семь? Ожоги и следы прививок не рассматривались вообще.
Вспомнив, что у нее есть шрам еще и на животе (упала со скутера), Рина задрала майку. И тотчас, как чертик из коробочки, в комнату просунулось любознательное лицо Макара.
– О! И ча вы тут делаете?
Сашка молча пнул дверь ногой. Добавочный звук доказал, что лоб у Макара крепкий.
– Ну так бы сразу и сказали! Что я, маленький? – без обиды донеслось из-за двери.
– Сказал бы словами! – предложила Рина.
– Кому, Макару? Ему три раза скажешь словами – все равно потом дверь пинать… – пояснил Сашка.
Продолжив подсчеты, они, в конце концов, сошлись на том, что у Рины шестнадцать шрамов, а у Сашки или восемнадцать, или двенадцать (с пилой они так и не пришли к общему мнению).
Потом пошли кормить Гавра. У старого склада Рина увидела Кавалерию. Она стояла и смотрела в небольшое окошко. Временами железные ворота вздрагивали. С другой стороны доносились вздохи и печальное бормотание Горшени.
– Я Горшеня – голова глиняная, пузо голодное!.. Горшеню надо отпускать!
– А что будет делать Горшеня, когда его отпускать? – спросила Кавалерия.
– Горшеня будет бум-бум! – мгновенно отозвался честный гигант.
Кавалерия вздохнула.
– Этого я и опасалась!
Услышав за спиной шаги, Кавалерия оглянулась и прикусила губу. Железные женщины не любят казаться слабыми. От слабости они ржавеют.
– Это его последний вечер здесь! Завтра утром придет трейлер!.. – сказала Кавалерия и, выдернув из жилетного кармана очки, с вызовом водрузила их на нос.
Бьющее сзади солнце, проходя сквозь очки как сквозь лупу, заплясало на куртке Сашки. Рине пришло в голову, что от взгляда Кавалерии можно воспламениться.
– Минуту! – велела Кавалерия.
Они остановились.
– Гиела, конечно, летает?
– Да, – осторожно признала Рина.
Кавалерия дернула косичкой.
– Короткими перелетками?
– Ну не особо, – брякнул Сашка.
Рина недовольно оглянулась на него. Ей хотелось о Гавре говорить только самой. Остальные имели моральное право поддакивать, и не более.
– Уже неплохо летает. Только быстро устает и поворачивать не умеет, – подтвердила она.
– Именно в этот период ведьмари начинают понемногу приучать их к седлу, – заметила Кавалерия.
– Ага, как же! У нас же нет седел для гиел! – тоскуя, выпалила Рина.
Указательным пальцем Кавалерия приподняла очки. Ее ноготь был вызывающе розовым, с белым полукругом.
– Давай определимся! За кого ты меня принимаешь? За того, кто не скажет тебе, что в кладовых ШНыра можно найти все, что угодно? – спросила она с негодованием.
* * *
Рина отыскала куриную ножку почище и без следов зубов, откусила. Ножка была с налипшими остатками холодного пюре, но вкусная.
– Папа всегда покупал мне что-нибудь в городе, хотя мама запрещала. Булочки, шоколадки, сок. Мы договаривались, что я буду есть дома и не выдам его, – сказала она, жуя.
– И ты?
– А я никогда потом не ела и вечно его выдавала. Не словами, а как-нибудь иначе. Например, меня тошнило. Или в кафе случайно вытирала губы белой майкой.
– Неужели Мамася у тебя такая злая?
– Да нет… Странно, вроде она нормальная… – начала Рина и замолчала. Что-то в ее собственных словах не состыковывалось.
Сашка остановился. На шершавой, потемневшей, пробитой коре черной ниткой плесени застыла янтарная капля смолы. Сашка не удержался и, сковырнув ее, быстро сунул в рот. Рине это простое движение запомнилось надолго, как и то, как Сашка однажды, закатав штанину, обгрызал засохшую корочку ранки на колене. К неправильному и нестерильному всегда привязываешься больше.
«Интересно, – подумала Рина. – Мне могут нравиться сразу несколько. Потом из этих нескольких проявляется один. И обычно даже не тот, кто ужалил сердце в самом начале. Закон вспышки. Если бы окунь не бросался на мелькающий предмет сразу, он увидел бы, что это блестящая железка с крючком…»
Мысли Рины вернулись к Горшене. Завтра за ним придет фургон и увезет. Навсегда.
– Что означает зачеркнутый рыбий хвост, изображенный на каком-нибудь предмете? – неожиданно спросил Сашка.
– А! Ну хвост, наверное, русалочий! Зачеркнутый хвост – значит, русалка не действует.
– Защита от магии?
– Вроде того. А где ты его видел?
– Да нигде, – сказал Сашка и торопливо заговорил о чем-то другом. Момент для смены темы оказался подходящий.
* * *
Ночью, дождавшись, пока все уснут, Сашка осторожно открыл окно и спрыгнул на клумбу. Летом заботливая Суповна засадила ее незатаптываемыми желтыми цветами, семена которых кто-то принес ей с двушки. Зная слабость Суповны, хитрые старшие шныры вечно притаскивали ей семена, шишки, порой даже молодые деревца с корнями. И все прекрасно приживалось. Рука у Суповны была для затылков тяжелая, но для растений – легкая.
Однажды, ставя эксперимент, любознательный Макар двадцать минут вертелся на одном из цветов пяткой, но так и не сумел вмять его в газон. Наутро цветок отряхнулся и ничем не отличался от прочих.
До старого склада Сашка добирался тропинками, опасаясь показываться на главной аллее. Качнул пальцем тяжелючий замок с перечеркнутым рыбьим хвостом. Приложился ухом к железным воротам. Тишина. Решил даже, что Горшени нет. Потом услышал шорох. Кто-то с другой стороны ворот слушал Сашку так же внимательно, как сам Сашка с этой.
– Я нашел отличное место недалеко от ШНыра! – сообщил Сашка в щель. – Заброшенный элеватор. Там, конечно, на голову что-нибудь может свалиться, но ночами можно гулять сколько угодно! Ты меня слышишь?.. Ладно, будем считать, что пыхтение – знак согласия!
Сашка вздохнул, еще раз качнул замок и полез. Перевалился животом на металлочерепичную крышу. Заправленный под ремень ломик упирался в бок. Сашка достал его и начал решительно проталкивать в щель между листом металлочерепицы и невысоким коньком. Черепица отгибалась легко. Чего там – обычная жестянка! Только надо осторожнее. Об эту дрянь легко порезаться.