Но Степаныч, в отличие от остальных друзей, имел дар или несчастье врастать в свой бизнес всеми фибрами души, и теперь буквально чувствовал себя, как ампутант после операции.
— Я ребята, на недельку в больницу лягу, — сказал он. — Что-то у меня мотор забарахлил. Вот только надо документы восстанавливать и деньги искать, чтобы с долгами рассчитаться, — он с надеждой посмотрел на Белова, но тот промолчал, будто ничего и не слышал.
— Сань, — вступил в разговор молчавший до сих пор Ватсон, — Тебе привет просил передать полковник Игорь Леонидович Введенский, если я тебя увижу. Ну, вот я и передаю… Страшно рад тебя видеть живым и невредимым. Это я тебе как доктор говорю.
— А ты откуда его знаешь, Введенского, — удивился Белов, — ты где с ним пересекся?
— Где, — где, на операционном столе. Я его в Склифе оперировал после ДТП. В него грузовик въехал. Еле вытащили его с анастезиологами с того света.
Саша хотел узнать поподробнее, как там обстоят дела с его бывшим куратором, но телефон Шмидта заиграл до боли знакомую мелодию из «Крестного отца», он убил ее кнопкой включения и поднес трубку к уху.
— Саша, это я, — сказал Шмидт, — забыл тебе сказать. Я здесь недавно говорил с Людочкой. Она ведь родила, ребенку уже больше года. И все боится сказать об этом Юрию Ростиславовичу. Вот дура-девка! Чего тут бояться-то? Ей все кажется, что он прогонит ее взашей. Давай вместе завтра съездим, отвезем ее, подумаем, как дальше быть. Заодно старика повидаем.
— А причем здесь Юрий Ростиславович? — не понял Белов, — Он-то здесь с какого боку?
— Как с какого? — удивился в свою очередь Шмидт. — Это же его внук, Людочка его даже Космосом назвала в честь отца. Космос Космосович Холмогоров, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения, младенец мужеска полу. Ну что, лады? Я за тобой завтра в десять подъеду. Ты где живешь-то?
Саша назвал свой адрес на Гуриевича и нажал на отбой…
На другой день ровно в десять утра Белов вышел из своего подъезда. Голова слегка побаливала, потому что накануне вечером, вернее уже ночью, всем кагалом отмечали у него дома его счастливое избавление и, как высокопарно выразился Федя в тридевятом тосте, — «легальное возвращение в себя»! Поспать удалось всего несколько часов.
Шмидта еще не было, он почему-то опаздывал, хотя для пробок было рановато. Саша про-шел вдоль фасада и остановился у торца дома. Что-то здесь изменилось, но что, он никак не мог понять. Наконец, догадался. Мемориальная доска! Раньше ее здесь не было. Надпись гласила, что разведчик Авраам Яковлевич Гуриевич, в честь которого названа эта улица, геройски погиб в сорок первом году в тылу фашистов под Москвой…
Сзади затормозила иномарака, и раздался голос Шмидта:
— Саша, давай сюда.
Вопреки обыкновению, Белов сел не на переднее сиденье, а сзади, вместе с Людочкой. Она сильно изменилась с тех пор, как он ее видел последний раз. Скорее всего, в толпе он ее бы не узнал. Она раздобрела, лицо стало круглым и каким-то… Саша не мог подобрать слова… Материнским что ли? Она уже не казалась такой ухоженной, как в пору своей работы в офисе Бригады. Но легкий мейк-ап имел место, а на руках у нее был маникюр. Вобщем, выглядела она неплохо. Одета, правда, была очень скромно, если не сказать, бедно, видно, с деньгами туго.
Шмидт лихо, как Шумахер, стартовал с места и помчался, взметая снежную пыль, вдоль по Гуриевича, а потом свернул на проспект Андропова.
— Шмидт, кончай лихачить, ты же ребенка везешь. И маму такую симпатичную. — сказал Саша и пожал руку сначала Людочке, а потом Космосу Космосовичу. — Ну, здравствуй, Кос, как жизнь молодая? — лапка у парня оказалась цепкая, и он уже не отпустил Сашиной руки.
Вскоре маленький Кос совсем осмелел, перебрался к нему на колени, стал хватать маленькими пальчиками за все выступающие части его лица и уши. При этом он постоянно издавал какие-то смешные звуки, сопел, агукал, произносил какие-то силлабы, несколько раз пукнул, а потом капнул Саше на джинсы обжигающей, как горячее молоко, мочой. На отца он почти не был похож, только глаза смотрели как-то по-холмого-ровски.
— Ты представляешь, Саш, — сказал Шмидт, не оборачиваясь, — эта фря живет в коммуналке, в однокомнатной клетушке, и при этом ни за что не хотела звонить Юрию Ростиславичу. Ей видите ли стыдно, что она родила ребенка вне брака… Причем от его сына, прошу заметить! Еще и уламывать ее пришлось…
Людочка виновато посмотрела на Сашу и отвернулась. Она все еще не могла простить ему его пренебрежительного отношения к Космосу, когда тот был болен.
Саша каким-то шестым чувством это понял. И вообще, с ним произошло что-то странное после всех этих испытаний: он стал лучше понимать людей, как бы видеть их изнутри, когда он с ними разговаривает.
«Может это после того, как следаки вправили мне мозги моим же собственным уголовным детдом? И мне нужно сказать им спасибо?» — подумал он и улыбнулся.
Вот и сейчас ему все было с ней понятно: ей было проще маяться без денег, в коммуналке, чем пойти попросить у кого-то помощи.
— Ты сейчас где? По-прежнему у нас… то есть, в Фонде работаешь, или как?
— Ушла она, как только забеременела, — ответил за Людочку Шмидт, останавливаясь на светофоре. — Это еще при тебе было, ты просто не заметил…
Маленький Космос, исследовав все выступы на лице Саши, вытянул у него из-за пазухи крестик на цепочке и засунул его себе в рот.
Людочка обеспокоенно зашевелилась на сиденье, но Саша остановил ее жестом, аккуратно вытащил обслюнявленный крестик изо рта у мальца. Затем снял его с шеи и отдал парню. Тот сразу же засунул новую игрушку обратно в рот, Саше даже пришлось намотать себе на палец конец цепочки. Ладно, пусть сосет, это он таким путем изучает окружающую действительность. Пусть приобщается к религии.
— Люд, он у теб§ крещеный? — поинтересовался он и, получив отрицательный ответ, попросил: — Давай я буду крестным отцом, ладно? А крестить будем в храме Вознесения в Сокольниках, где мы с пацанами крестились.
Люда внимательно посмотрела на Сашу. Все-таки он какой-то не такой, как раньше, не тот Белов, которого она про себя называла Александром Грозным. У этого появились какие-то новые морщинки у глаз, не хитрые, как у Ленина, а добрые, какие должны быть у деда Мороза или Гендальфа. Она кивнула.
— Ну вот и хоккей, — Саша повысил голос и обратился к Шмидту: — Дима, а ты догадался позвонить Юрию Ростиславовичу? Надо было его предупредить, а то ведь старика кондратий хватит!
— Кондартий его уже хватил, — сообщил Шмидт, — так что вы не пугайтесь, когда его увидите. Он жил на Гуриевича, у Пчелкиных, когда дом их взорвали. Только он буквально за несколько минут перед этим вышел. Вот ведь бог его спас, не иначе как! Но старик капитально съехал с ума. Никого не узнает.
«То есть, как это, на Гуриевича? — удивился Саша. — Значит, Пчелкины жили в том доме, где размещался их «Дистрибуторъ»? Вот-те на!»