Из ресторана мы вышли вместе. Подруги уверенно вели меня под руки, как на эшафот. Хотелось надеяться, что они хотя бы не «щипачки».
— Куда? — спросил я.
— У тебя хаты нет?
— Увы... Жена дома...
— Поехали ко мне, — предложила блондинка. — Правда, у меня только комната в коммуналке...
— А у меня сегодня мамаша дома. Скандалить будет... Пьяная...
У всех свои неудобства.
Я остановил такси. Дорога заняла десять минут. Девицы вышли, я остался в машине, якобы чтобы расплатиться с водителем, но захлопнул дверцу и скомандовал со смехом:
— Поехали...
Таксисты видели в своей жизни много странных ситуаций. И потому удивить их труднее, чем невозмутимую статую Будды. Этот тоже не удивился, только коротко глянул на меня со смешком. Подумалось тут же, что таксист — очень удобный вариант для связника. Надо будет этот вариант обдумать.
— Куда?
Я назвал свой адрес.
Он включил скорость и надавил на акселератор. Высадил меня на нужном перекрестке. Там под фонарем я прочитал оборотную сторону второго листка ресторанного счета. Куратор подал его вместе с первым — счетом настоящим. Не терпелось мне узнать, что за срочность возникла во встрече, — в данном случае, читая так открыто, я не пренебрег осторожностью. Вдруг меня ждет сообщение, что появляться дома мне нельзя? Такое тоже возможно. Значит, надо прочитать срочно. В первый же момент, когда я один остался. Тем более что со стороны любой при виде меня подумает, что человек рассматривает бумажку с адресом. Ничего странного.
Куратор открытым текстом, только кодируя отдельные выражения, сообщил, что персоной капитана-инвалида Ангелова сильно интересуется ФСБ. Причем занимается им не местная Контора, а головное управление. Из Москвы прибыли генерал-майор Легкоступов и майор Мороз. Специально по мою душу. Кроме того, куратор просил вспомнить, что может сильно занимать ФСБ в том периоде моей жизни, когда я лечился в госпитале после ранения в голову. Того ранения, которое и привело к инвалидности. От меня потребовали обо всех вынужденных и случайных контактах с ФСБ докладывать немедленно. И просили быть осторожным.
Я прочитал, скомкал бумажку и убрал в карман. Уничтожить ее следует незаметно — не посреди тротуара. А потом подумать, что доложить куратору. Да, с подобными докладами недолго и спиться. На встречу — если не хватает телефонного разговора и возникает какая-то надобность — я обычно прихожу к нему в ресторан. Этот куратор появился у нас около года назад. Прежнего повысили в звании и перевели для продолжения службы в столицу. Прежний был врачом-психотерапевтом. Подполковником медицинской службы. И мне, инвалиду, постоянно страдающему от приступов головной боли, встречаться с ним было весьма удобно. С другими психотерапевтами, даже для лечения, скажем, от алкоголизма, я встречаться не имею права. Более того, мне запрещено даже стоять на учете в гражданской поликлинике. Моя медицинская карта хранится в реабилитационном центре ГРУ, расквартированном в нашей области под видом военного санатория. Возникает надобность во встрече, я звоню. На следующий день врач появляется.
Из всех медиков, с кем я имею право контактировать, можно назвать только врачей «Скорой помощи» и стоматологов. Но первые — только в случае, близком к смерти, а вторые — только в случае острой зубной боли. Плановое лечение проводить можно исключительно у специалистов реабилитационного центра.
Со стоматологами такая сложность возникла тогда, когда в печати появились сообщения о создании на Западе приборов прослушивания, устанавливаемых в зубы вместо пломб. Если появилось на Западе, быстро внедрится у нас. Кроме того, в последнее время стало модным проводить лечение зубов под общим наркозом или под гипнозом. Этр вообще для меня не подходит. Нарушается принцип подконтрольности сознания. А мое чистое сознание родная служба оберегает тщательно.
Неудобства с медицинским обслуживанием я переживаю молча — предпочитаю вообще не обращаться к врачам. Даже когда два года назад сломал руку — сам себе лубок наложил и ходил неделю с повязкой. Ничего, срослось. Но и без курьезов дело не обходилось. Три года назад завел я себе подружку — врача-кардиолога. Хорошая была женщина. Сердечная. Некоторое время мы встречались по ночам, не горя желанием перебраться один к другому на постоянное местожительство. Откуда стало известно о нашей связи — не знаю. Но меня довольно впечатляюще «проработали» после этого. Так «проработали», что я вынужден был чуть не демонстративно в спешном порядке искать себе подружку новую.
Продолжая разыгрывать человека, ищущего какой-то дом — это на случай слежки, я через проходные дворы вышел к дому своему. Первое, что сделал, это сжег записку и смыл пепел в унитазе.
После сообщения куратора настроение мое, естественно, не улучшилось. Нехорошее сообщение. Значит, «ведут» не Труповоза, а ко мне прицепились. И не кто-нибудь из уголовных или полууголовных авторитетов, на которых Югов, как я предположил, работает. С этими я быстро бы разобрался. И Труповоз обеспечил бы им место в кладбищенском «общежитии». А ко мне клешни протянула сама пресловутая Контора, симпатии к которой у меня нет причин испытывать. Военная разведка всегда имела натянутые отношения с КГБ — ФСК — ФСБ и старалась не допускать ее в свою святая святых — тайные действия. Инерция мышления с тех пор у меня, как у сотрудника разведки, изменилась мало. Но не в этом главное. Неприятно мне находиться под контролем именно в такой ответственный момент. Когда и с Труповозом отношения придется, возможно, на самом лезвии выяснять, и «заказ» предстоит выполнить серьезный. Но от контроля уходить я умею. И постараюсь это продемонстрировать.
Но не сразу. Сначала необходимо провести анализ.
Что значит положение подконтрольного микроба в фээсбэшном микроскопе лично для меня? И как ситуация может повлиять на мои планы?
Начнем по порядку.
Первое — лечение. Мое лечение после ранения и лечение Виталия Пулатова. Его тоже «ведут» и тоже интересуются лечением. И мной интересуются. Значит, это звенья одной цепи. И все дело в чем-то, с этим лечением связанном. Только вот в чем? Этого я навскидку определить не могу. Требуются дополнительные данные. Поэтому пока голову ломать не стоит. Подойдет время, все выплывет само.
Второе — Труповоз... Ему про ребят из ФСБ знать вовсе не обязательно. Иначе он начнет заметать следы. И моментально пошлет на меня «охотников». Это не так страшно, но тоже неприятно. Я случайностей не люблю, а они — пардон! — случаются. Хорошо, что я не сообщил раньше времени про «жучки» в своей квартире. Но если ФСБ проконтролировала наши с Труповозом отношения и при этом наверняка знает грязную репутацию моего работодателя, то его могут и должны взять под контроль. В офисе установят «жучок», и после этого можно строевым шагом в колонну по одному отправляться в СИЗО. Это мне, скажу откровенно, не нравится.
Вывод какой? Надо проверить офис Труповоза. Негласно. И его следует спасти, не ожидая ответной благодарности, и себя не подставить. Очень уж не хочется его спасать, но придется проводить мероприятие в целях сохранения собственной драгоценной и любимой шкуры. Это же, впрочем, я собирался сделать и раньше — надо еще видеокассету поискать. Потому и попросил Славу Трудогорова прислать мне сканер. Сканер привезли еще днем.