— О, я вполне согласен с вами, мисс Уэлз, — тотчас же согласился он. — Я не хотел обобщать. Я хотел только обратить ваше внимание на тех из них, которые являются позерами. В общем же и целом они честные, искренние парни и отнюдь не кривляки.
— Тогда нам не о чем спорить. Одну минуту, мистер Винсент. Не зайдете ли вы к нам завтра вечером? Мы затеваем рождественский спектакль. Я уверена, что вы отлично смогли бы нам помочь. Мне кажется, что и вам это доставило бы удовольствие. Вся наша молодежь интересуется спектаклем: чиновники, офицеры полиции, горные инженеры, вояжеры, не говоря уже о хорошеньких женщинах. Они должны вам понравиться.
— Я уверен в этом, — сказал он, беря ее за руку. — Итак, вы говорите, завтра?
— Да, завтра вечером. Спокойной ночи. Отважный человек, — сказала она себе, возвращаясь в гостиную. — И великолепный представитель своей расы.
Грегори Сент-Винсент вскоре стал видным членом общества в Доусоне. Как представитель Объединенной Ассоциации Печати, он имел самые широкие полномочия, какие только мог получить благодаря сильной протекции. Кроме того, он был снабжен множеством рекомендательных писем. Постепенно стало известно, что этот путешественник и исследователь повидал свет и знал жизнь, и он при этом был так скромен и молчалив, что никто не завидовал ему, даже мужчины. Случайно он встретил тут много старых знакомых. Джекоба Уэлза, например, он видел в Сент-Майкле осенью 88 года, как раз перед тем, как перешел по льду Берингов пролив. Месяцем позднее отец Барнум, приехавший с Нижней реки, чтобы вступить в управление госпиталем, встретил его на несколько сот миль севернее Сент-Майкла. Капитан Александер, служивший в полиции, сталкивался с ним в английском посольстве в Пекине. Еще один старожил, Бэттлс, видел его в Форт-Юконе десять лет тому назад.
Таким образом, Доусон, который всегда относился подозрительно к случайным пришельцам, принял его с распростертыми объятиями. Особенно благоволили к нему женщины. Он снискал всеобщую признательность как вдохновитель и непременный участник всех увеселений. Он не только помогал ставить любительские спектакли, но незаметно и вполне естественно принял на себя руководство ими. Фрона, как говорили ее друзья, помешалась на Ибсене, и потому они выбрали «Кукольный дом», где она должна была играть роль Норы. Корлисс, руководивший постановкой спектакля, так как первый подал эту идею, должен был играть роль Торвальда. Однако у него пропал интерес к этой затее, и он попросил освободить его, ссылаясь на спешную работу. И Сент-Винсент без колебаний взял роль Торвальда. Корлисс однажды пришел на одну из репетиций. Может быть,. оттого, что он устал после сорока миль езды на собаках, а может быть, оттого, что Торвальду несколько раз приходилось обнимать Нору и играть ее ушком, — так или иначе, но больше Корлисс на репетициях не появлялся.
Правда, он был занят и обычно в свободное от поездок время запирался с Джекобом Уэлзом и полковником Трезвеем. Они, по-видимому, обсуждали немаловажные дела: порукой этому был тот факт, что Уэлз вложил в рудники несколько миллионов. Корлисс был прежде всего исполнителем и, поняв, что при обширных теоретических познаниях он лишен практического опыта, с головой ушел в работу. Его поражала глупость людей, которые доверили ему такой ответственный пост только лишь по протекции, и он даже сказал об этом Трезвею. Но полковник, узнав недостатки Корлисса, полюбил его за чистосердечие и восхищался его энергией и способностью быстро схватывать все на лету.
Дэл Бишоп, который заботился о собственной выгоде, поступил на службу к Корлиссу, так как именно здесь он мог добиться всего, что хотел. Он был свободен и в то же время имел большие возможности преуспеть. У него были отличное снаряжение и великолепная упряжка. Он должен был объезжать ручьи и овраги, держа глаза и уши открытыми. Убежденный старатель-одиночка, он все время выискивал залежи, что, конечно, нисколько не мешало ему исполнять свои прямые обязанности. С течением времени он начинил свой мозг разнообразными сведениями о рельефе местности, чтобы летом, когда растает снег и вскроются горные потоки, найти следы жилы.
Корлисс был хорошим нанимателем, не жалел денег и считал себя вправе заставлять людей работать так, как работал сам. Те, кому приходилось служить у него, либо напрягали все силы и оставались, либо уходили и рассказывали про него невесть что. Джекоб Уэлз одобрял в нем эту черту и постоянно расхваливал горного инженера. Фрона слушала и была довольна, потому что она любила все, что любил ее отец, особенно когда дело касалось Корлисса. Но из-за его напряженной работы она видела его реже, чем раньше, тогда как Сент-Винсент проводил с ней все больше времени. Его здоровый оптимизм нравился ей, и в то же время он вполне соответствовал ее идеалу естественного человека и ее излюбленному расовому типу. Ее первоначальные сомнения в правдивости того, что он рассказывал, исчезли. Все подтверждалось. Люди, которые вначале не верили в его необыкновенные приключения, услышав его, начинали верить. Побывавшие в тех частях света, которые он описывал, должны были сознаться, что он хорошо знал все, о чем говорил. Молодой Соли, представитель Банукского синдиката .новостей, и Холме с Мыса Хорошей Погоды помнили его возвращение в 91-м году и вызванную этим сенсацию. А Сид Уинслоу, журналист с тихоокеанского побережья, познакомился с ним в «Клубе путешественников», вскоре после того, как Сент-Винсент сошел с американского сторожевого судна, на котором он прибыл с севера. Кроме того, Фрона заметила, что пережитое им не прошло для него бесследно, оно отразилось во всех его взглядах на жизнь. Ему были свойственны в большой мере простота и естественность, и он обладал тем же чувством расовой гордости, что и она. В отсутствие Корлисса они много времени проводили вместе, часто катались на собаках и хорошо узнали друг друга.
Все это не нравилось Корлиссу. Особенно, когда те короткие мгновения, которые он мог посвятить Фроне, нарушались вторжением журналиста. Разумеется, после инцидента в баре Корлисс был не слишком расположен к нему, да и другие, слышавшие об этом происшествии, относились к нему недружелюбно. Раз или два Трезвей пробовал отозваться о нем неодобрительно, но поклонники защищали его так горячо, что полковник решил впредь держать язык за зубами, чтобы показать свое беспристрастие. Однажды Корлисс, выслушивая неумеренные похвалы, которыми награждала Винсента миссис Шовилл, позволил себе недоверчиво улыбнуться. Фрона при этом вспыхнула и нахмурила брови, что послужило Корлиссу предостережением.
В другой раз он сделал еще большую глупость, когда напомнил о драке в баре. В пылу увлечения он готов был сказать то, что вряд ли пошло бы на пользу ему или Сент-Винсенту. Но Фрона совершенно неожиданно заставила его замолчать, прежде чем он успел произнести хоть слово.
— Да, — сказала она. — Мистер Сент-Винсент рассказывал мне об этом. Он встретил вас тогда, кажется, в первый раз. Вы и полковник Трезвей мужественно защищали его. Он искренне восхищался вами. Корлисс пренебрежительно махнул рукой. — Нет! Нет! По его словам, вы вели себя замечательно. И я была рада это слышать. Должно быть, очень приятно и полезно время от времени давать волю тому зверю, который сидит в нас! Это особенно важно, потому что мы отошли от всего естественного, и наша зрелость носит болезненный характер. Нужно иногда стряхнуть с себя все искусственное и дать выход своей ярости, в то время как внутренний голос, спокойный и бесстрастный, говорит: «Это — мое второе „я“. Смотри! Сейчас я бессилен, но все же я существую и управляю человеком! Это мое второе „я“, мое древнее, сильное, старшее „я“. Оно неистовствует вслепую, точно животное, а я стою в стороне и разбираюсь во всем происходящем. Я волен приказать ему неистовствовать дальше или перестать». О, как хорошо быть мужчиной!