Полковник Трезвей словно скинул двадцать лет со своих прямых плеч, и то несоответствие возрастов, которое видела Фрона в этом браке, сглаживалось, когда она смотрела на него. «Он хорошо прожил свою жизнь», — подумала она и, следуя какому-то таинственному инстинкту, почти с тревогой перевела взгляд на Корлисса. Но, хотя полковник помолодел на двадцать лет, Вэнс ничуть не отставал от него. После их последней встречи он принес в жертву морозу свои каштановые усы, и его чистое лицо, дышавшее здоровьем и энергией, казалось совсем мальчишеским; обнажившаяся верхняя губа говорила об упорстве и решительности. Кроме того, черты его лица свидетельствовали о духовном росте, и во взгляде его, выражавшем прежде мягкую настойчивость, теперь чувствовалась твердость с примесью резкости или суровости, которые развивает в человеке борьба с трудностями и привычка к быстрым решениям. Bcei это как бы наложило на него печать энергии, присущую всем людям дела, независимо от того, погонщики ли они собак, мореплаватели или вершители судеб государства.
По окончании несложного обряда Фрона поцеловала Люсиль. Но Люсиль почувствовала, что в этом поцелуе чего-то не хватает, и глаза ее наполнились слезами.
Трезвей, с самого начала уловивший эту отчужденность, улучил минуту, чтобы переговорить с Фроной, пока капитан Александер и Корлисс любезничали с миссис Трезвей.
— В чем дело, Фрона? — спросил полковник без обиняков. — Я надеюсь, что вы пришли сюда не против своей воли. Мне было бы это очень неприятно, не ради вас, так как неискренность ничего лучшего не заслуживает, но ради Люсиль. Это нехорошо по отношению к ней.
— Здесь от начала до конца все неискренне, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я старалась, как могла, я надеялась, что мне это удастся лучше. Но я не умею притворяться. Мне очень жаль… но… я… я огорчена. Нет я не могу объяснить это, в особенности вам.
— Будем говорить прямо, Фрона. Тут замешан Сент-Винсент? Она кивнула головой.
— Я попал в точку. Во-первых, — и он перехватил тревожный взгляд Люсиль, — она только третьего дня напела вам о Сент-Винсенте. Во-вторых, на этом основании вы считаете, что ее сердце не участвует в сегодняшней церемонии, словом, что она выходит за меня ради положения и денег. Не так ли?
— Разве этого недостаточно? Ах, дорогой полковник, я страшно разочаровалась в ней, в вас, в себе самой!
— Не глупите! Я слишком хорошо к вам отношусь, чтобы видеть вас в дурацком положении. Игра развивалась слишком быстро. Ваши глаза не уследили за ней. Послушайте. Мы держим это в тайне, но Люсиль — пайщик Французского Холма. Ее паи считаются самыми крупными в деле. Они сейчас стоят по меньшей мере полмиллиона. С ее именем не связано никаких обязательств. Разве она не могла забрать эти деньги, уехать и начать жить заново где угодно? Вы теперь можете вообразить, что я женюсь на ней по расчету. Фрона, она любит меня, и скажу вам по секрету, я не стою ее. Надеюсь, что в будущем я сумею это загладить. Но не в этом сейчас дело. Вы считаете ее чувство слишком скороспелым. Да будет вам известно, что наше сближение происходило постепенно. Оно началось, когда я впервые приехал сюда. И мы ни на что не закрывали глаза. Сент-Винсент? Тьфу! Мне все было известно с самого начала. Она вбила себе в голову, что он не стоит вашего мизинца, и сделала попытку расстроить ваши отношения. Вы никогда не узнаете, как она относилась к Сент-Винсенту. Я предупреждал ее, что она не знает Уэлзов, и она потом согласилась со мной. Вот как все было. Теперь решайте, как знаете. — Что вы думаете о Сент-Винсенте? — Что я думаю, это неважно, но скажу вам по совести: я согласен с мнением Люсиль. И не в этом суть. Как вы теперь относитесь к этому… к ней?..
Фрона, не отвечая, подошла к поджидавшей их группе. Люсиль издали следила за выражением ее лица. — Он вам сказал?..
— Что я идиотка, — ответила Фрона. — И мне кажется, что так оно и есть. Принимаю это пока на веру, — прибавила она с улыбкой. — Я еще плохо соображаю, но…
Капитан Александер только что вспомнил какой-то свадебный анекдот и повел полковника к печке, чтобы поделиться с ним. Вэнс пошел за ними.
— Это в первый раз, — говорила Люсиль, — и это для меня имеет такое огромное значение! Гораздо более серьезное, чем… чем для большинства женщин. Я боюсь. Мне страшно. Но я люблю его, люблю…
И, когда мужчины, основательно переварив анекдот, вернулись, Люсиль рыдала: милая, милая Фрона…
Как раз в этот удачный момент в комнату без стука вошел Джекоб Уэлз в шапке и рукавицах.
— Незваный гость, — сказал он вместо приветствия. — Все кончено? Так?
— И прямо в медвежьей шубе он обнял Люсиль. — Полковник, вашу руку. Прошу извинения за свою навязчивость и жду ваших сожалений за то, что вы меня не известили. Ну, скорее кончайте с ними! Алло, Корлисс! Капитан Александер, здравствуйте!
— Что я натворила? — застонала Фрона. Она также удостоилась медвежьего объятия и сама крепко, почти до боли пожала руку отца. — Мне пришлось поддержать твою затею, — прошептал он, и его рукопожатие действительно сделало ей больно.
— Ну, полковник, я не имею чести знать, каковы ваши планы, и не интересуюсь ими. Отложите их. У меня в доме предполагается маленькое пиршество, причем имеется единственный ящик самого лучшего во всей округе шампанского. Конечно, вы составите нам компанию, Корлисс, и… — Его взгляд, почти не останавливаясь, скользнул мимо капитана Александера.
— С удовольствием, — последовал молниеносный ответ, хотя главное должностное лицо Северо-западной горной полиции успело уже взвесить возможные результаты этих неофициальных действий. — У вас есть экипаж?
Джекоб Уэлз расхохотался, выставив вперед ногу в мокасине.
— К черту пешее хождение! — Капитан порывисто кинулся к дверям. — Я вызову сани, прежде чем вы успеете оглянуться. Трое саней и упряжь с бубенчиками!
Все, что предвидел Трезвей, оправдалось. Потрясенный Доусон протирал кулаками глаза, когда по главной улице промчались трое саней с тремя полицейскими в красных мундирах, размахивающими кнутами; и Доусон снова протер глаза, узнав седоков в этих санях.
— Мы будем жить замкнуто, — сказала Люсиль Фроне. — Клондайк еще не весь мир, и все лучшее у нас впереди.
Но Джекоб Уэлз держался другого мнения. — Мы должны наладить это дело, — сказал он капитану Александеру, и капитан Александер заявил, что он не привык отступать.
Миссис Шовилл метала громы и молнии, особенно в женском обществе, часто доходя до безумия.
Люсиль бывала только у Фроны. Но Джекоб Уэлз, редко посещавший соседей, частенько сидел у камина полковника Трезвея; обычно он приходил не один, а захватывал еще кого-нибудь с собой.
— Вы заняты сегодня вечером? — говорил он, встречаясь с кем-либо из знакомых. — Нет? Так идемте со мной!
Порой он говорил это с видом невинного ягненка, иногда вызывающе сверкая глазами из-под густых бровей. Так или иначе, ему почти всегда удавалось привести с собой гостя. У всех таких гостей были жены, и этими посещениями в ряды оппозиции вносилось разложение.