Ночь. Раздается телефонный звонок. В. Теняков берет трубку.
— Это квартира министера Сидоренко?
— Да, только не министера, а министра. Кто Вы такой и что Вам нужно?
— Мне нужно поговорить с министером по важному государственному делу.
К телефону подходит разбуженный Александр Васильевич.
Сидоренко слушает.
— С Вами говорит швейцар ресторана „София“. Скажите, у вас в Казахстане есть министер С-ев?
— Да, это министр геологии республики.
Да, но у него есть еще одна красная книжечка, он депутат Верховного Совета Казахстана.
— Вполне возможно, что дальше?
— Подскажите, что нам с ним делать? У него на руках две красные книжечки, но они писают в фикус!
— Делайте, что считаете нужным, и оставьте меня в покое.
Так С-ев оказался в КПЗ, и утром о случившемся стало известно в Алма-Ате. Процедура снятия С-ева с поста министра длилась еще несколько месяцев. Примерно через год я прилетел в Алма-Ату и на углу Фурманова и Кирова столкнулся с С-вым. Он был рад встрече и доверчиво сообщил:
— Знаешь, я так рад, что меня сняли с этой проклятой должности. Представляешь? Целые дни какие-то заседания, через день вызывают в ЦК. Все на меня пишут и просто стучат. Следят за каждым шагом. Поедешь на бешбармак — на другой день анонимка. С бабами — упаси боже, моральное разложение. А еще этот дурацкий случай в ресторане „София“. Я же объяснял этому дураку швейцару, что у нас, моряков, перед походом и после прощального банкета на берегу была традиция помочиться в пальму. Я ему давал деньги, а потом сказал: „Мне плевать! Звони хоть самому министру“. И дал его домашний телефон. Ну, он и позвонил.
Я спросил, где он теперь работает.
— О, теперь сплошной кайф! Я теперь начальник экспедиции. Куда хочу — туда и езжу. Я подобрал хороших замов, план экспедиция дает, живем дружно. Когда надо гульнуть, уезжаем подальше от стукачей».
[Летников, 2008. С. 115]
Голубой Дунай
Писатель Григорий Свирский пишет о поселке газовиков на Крайнем Севере:
«За поворотом была круглая брезентовая палатка с надписью на фанерке „Голубой Дунай“. Интересно, что и в Воркуте сто грамм с прицепом называется „Голубой Дунай“. И в Ухте, и в Норильске, и в Нарьян-Маре. Занесло меня в Енисейск — и там, возле монастыря, „Голубой Дунай“. Приглянулся, значит, северянам „Голубой Дунай“».
(Из рассказа Г. Свирского «Лева Сойферт, друг народа» [Огонек. 1989. № 48])
Пустой борт
«Опустились возле палатки с антенной. Долго висели над кочкой, наконец, приткнулись кое-как. Летчик выскочил, не выключая мотора, поглядел, не увязнет ли машина, не опрокинется ли, затем остановил винт. И в шелесте его мы услышали хриплый голос: „Водку привезли?“
Взяли ящики с яблоками. Несли их без энтузиазма…»
[Там же]
Зубная паста для профессора
«В разгар полевого сезона обычно действовал сухой закон, т. е. в магазинах никакого спиртного не продавали. Поэтому одеколон и прочая спиртсодержащая парфюмерия сметались с прилавков моментально. И вот к нам на Алдан прилетает из Москвы профессор Я. Д. Готман, известнейший тогда авторитет, один из первооткрывателей, весьма уважаемый местными геологами. Ну, водят его по поселку, показывают, как обустройство движется. Идут мимо магазина, и вдруг Готман спохватывается:
— Ах, я забыл купить в Москве одеколон для бритья.
И в магазин! Подходит к продавщице:
— Мне бы одеколончик!
А уж весь поселок знает, что это — знаменитый профессор из Москвы, вроде как начальство высокое. И продавщица понимает, что надо разбиться, но услужить.
— Минуточку, — говорит. Пошуршала под прилавком и подает сверточек. Разворачивает его Яков Давидович и в полном недоумении глядит на два тюбика с зубной пастой. А дело в том, что когда кончался одеколон и прочие подобные жидкости, то у местных алкашей шла в ход и паста, в которой то ли спирт, то ли эфир, то ли еще какая-то дурь содержится. Пасту разбалтывали в воде и пили…»
[Шумилин, 2006. С. 44]
В Алжире запрет на выпивку не строгий
Заместитель министра геологии СССР прибыл в Алжир и был принят послом СССР Н. М. Пеговым. Они помнили друг друга по работе в Приморье. Посол сказал:
«— По случаю нашей встречи следовало бы пропустить по рюмашке „Московской“, но — уважим закон страны, в которой запрещено употреблять хмельное, особенно в дневное время.
— А в ночное разве можно?
— После захода солнца у них все можно».
(Из воспоминаний В. А. Ярмолюка [ГЖМ-4. С. 8]
Начальники, знатоки водок
Главный геолог 1-го главка Мингео СССР М. В. Шумилин рассказывает, как в геологоразведочную партию приехало высокое начальство во главе с замминистра промышленного министерства. Случай редкий. Естественно, вечером банкет. Организовывать это в полевых условиях — дело крайне трудное, да еще в 1980-е годы. Но как-то расстарались. На столе «Столичная», «Посольская», «Московская особая», разносолы… Один из гостей говорит:
«— Да, „Столичная“ хороша! Умеют наши делать!
Другой возражает:
— „Посольская“ мягче, ее молоком очищают.
Третий свое гнет:
— Нет, мужики, „Московская“ с медальками лучше всех!
Идет застолье, тосты произносятся по заведенному порядку: за геологов-первооткрывателей, за новый город и т. д. Гости каждый свою любимую водку наливает…
А председатель профкома, наклоняясь ко мне, шепчет:
— Да везде спирт разведенный. Где я на них фирменной водки напасусь?
Я гостям на другой день признался. Извините, говорю, пришлось вас вчера спиртом поить, хоть из фирменных бутылок.
Не поверили, решили, что шучу. „Врешь, — говорят. — Что мы вкуса водок не знаем?!“»
[Шумилин, 2006. С. 50]
«Хенде хох!»
К. г.-м. н. Анатолий Андреевич Лайба, участник многих антарктических экспедиций, упоминает встречу с немецкой экспедицией у побережья Антарктиды.
«Встреча с немцами прошла нормально, без особых эксцессов <...>. А в предыдущие годы бывало всякое. Мне рассказывали, как однажды геофизику Сюрису поручили подготовить ледовые якоря для „Поларштерна“ (это еще на станции Дружной-1 было). „Поларштерн“ ошвартовался, но при первой же натяжке якоря вырвало. Когда Сюриса спросили, почему он так плохо закрепил якоря, то Сюрис (переживший ребенком блокаду) ответил: „А потому что они фашисты“.
Другой случай такой. Наши доблестные авиаторы накачались бесплатным шнапсом в судовом баре <находясь в гостях у немцев>. Потом один из летунов заорал на немцев: „Хенде хох!“ И стал „стрелять в них“, держа в руках воображаемый ручной пулемет: Та-та-та-та-та!»