Она подняла руку, как бы желая остановить его.
– Не знаю, могу ли я еще быть счастлива в жизни, Багряное Облако. Когда я вижу, какое у тебя стало лицо… И потом – ведь я же была счастлива и довольна все эти двенадцать лет… Этого мне никогда не забыть. Вот почему я не в состоянии сделать выбор. Но ты прав. Настало время, когда мне пора разрешить этот… – она запнулась, он угадывал, что она не может заставить себя произнести слово «треугольник», – распутать этот узел, – докончила она, и голос ее дрогнул. – Мы все поедем на охоту. А дорогой я поговорю с ним и попрошу его уехать, независимо от того, как сама поступлю потом.
– Я бы на твоем месте не торопился с решением, – сказал Дик. – Ты знаешь, я равнодушен к морали и признаю ее, только когда она полезна. Но в данном случае она может быть очень полезна. У вас могут быть дети… Нет, нет, пожалуйста, не возражай, – остановил он ее. – А в таких случаях всякие пересуды, даже о прошлом, едва ли желательны. Развод в обычном порядке – слишком большая канитель. Я все так устрою, чтобы дать тебе свободу на вполне законном основании, и ты сбережешь по крайней мере год.
– Если я на это решусь, – заметила она с бледной улыбкой.
Он кивнул.
– Но ведь я могу решить и иначе. Я еще сама не знаю. Может быть, все это только сон, и я скоро проснусь, и войдет Ой-Ли и скажет мне, что я спала долго и крепко…
Она неохотно отошла, но, сделав несколько шагов, вдруг опять остановилась.
– Дик, – окликнула она его, – ты мне раскрыл свое сердце, но не сказал, что у тебя на уме. Не делай никаких глупостей. Вспомни Дэнни Хольбрука! Смотри, чтобы на охоте не было никаких несчастных случаев!
Он покачал головой и насмешливо прищурился, делая вид, что находит такое подозрение очень забавным, в то же время удивляясь, как верно она отгадала его намерения.
– И бросить все это на произвол судьбы? – солгал он, делая широкий жест, которым он точно хотел охватить и имение и все свои планы. – И мою книгу о внутрипородном скрещивании? И мою первую распродажу на месте?
– Конечно, это было бы глупо, – согласилась она с посветлевшим лицом. – Но, Дик, будь уверен – пожалуйста, прошу тебя, – что моя нерешительность никак не связана с… – Она запнулась, подыскивая слово, затем, повторив его жест, тоже показала вокруг себя, как бы охватывая весь Большой дом со всеми его сокровищами. – Все это не играет никакой роли. Правда.
– Как будто я не знаю, – успокоил он ее. – Из всех бескорыстных женщин ты самая…
– И знаешь, Дик, – прервала она его под влиянием новой мысли, – если бы я так уж безумно любила Ивэна, мне было бы все равно, и я в конце концов примирилась бы даже с «несчастным случаем», раз уж нет иного выхода… Но видишь – для меня это невозможно. Вот тебе трудная задача. Реши-ка ее.
Она неохотно сделала еще несколько шагов, затем, повернув голову, сказала полушепотом:
– Багряное Облако, мне ужасно, ужасно жаль, и… я так рада, что ты меня еще любишь…
До возвращения Блэйка Дик успел рассмотреть в зеркало свое лицо: выражение, столь поразившее накануне его гостей, словно запечатлелось навек. Его уже не сотрешь ничем. «Ну что ж, – сказал себе Дик, – нельзя жевать собственное сердце и думать, что не останется никакого следа!»
Он вышел на свою веранду и посмотрел на фотографию Паолы под барометром. Повернул ее лицом к стене и, сев на кровать, некоторое время смотрел на пустой прямоугольник рамки. Затем опять повернул лицом.
– Бедная девочка! – прошептал он. – Нелегко проснуться так поздно!
Но когда он смотрел на ее карточку, перед ним вдруг встала картина: Паола, залитая лунным светом, прижимается к Грэхему и тянется к его губам.
Дик быстро вскочил и тряхнул головой, чтобы отогнать мучительное видение.
В половине десятого он покончил с письмами и прибрал стол, на котором оставил только материалы для беседы со своими управляющими о шортхорнах и ширах.
Он стоял у окна и, прощаясь, махал рукой Льют и Эрнестине, которые садились в лимузин, когда вошел Менденхолл, а за ним вскоре и Мэнсон; Дик в кратком разговоре ухитрился сообщить им, как бы мимоходом, самые основы своих планов на будущее.
– Мы должны очень внимательно следить за мужским потомством Короля Поло, – сказал он Мэнсону. – Все говорит за то, что, если взять Красотку, или Деву Альберту, или Нелли Сигнэл, мы получим от него еще лучшие экземпляры. Мы не сделали этого нынче, но я думаю, что на будущий год или самое позднее через год Король Поло станет отцом какого-нибудь выдающегося быка-производителя.
В дальнейшей беседе как с Мэнсоном, так и с Менденхоллом Дику удалось незаметно подсказать им те практические формы, в которых должно проходить в его имении создание новых пород.
Когда они ушли, Дик позвал О-Поя по внутреннему телефону и отдал приказ проводить Грэхема в кабинет – пусть выберет себе винтовку и все что полагается.
Пробило одиннадцать. Он не знал, что Паола поднялась из библиотеки по скрытой в стене лестнице и теперь, стоя за книжными полками, прислушивается. Она хотела войти, но ее удержал его голос. Она слышала, как он беседует по телефону с Хэнли относительно водосливов Бьюкэйской плотины.
– Кстати, – говорил Дик, – вы ознакомились с донесениями о Большом Мирамаре?.. Очень хорошо… Не верьте им. Я с ними в корне не согласен. Вода есть. Я не сомневаюсь, что там много подпочвенных вод. Пошлите туда бурильные машины, пусть продолжают разведку. Земля там невероятно плодородна; и если мы за пять ближайших лет не повысим в десять раз доходность этой пустоши…
Паола вздохнула и опять спустилась по лестнице в библиотеку.
«Багряное Облако неисправим – он все сажает свои желуди! Его любовь рушится, а он спокойно толкует о плотинах и колодцах, чтобы можно было в будущем посадить побольше желудей!»
Дик так и не узнал, что Паола приходила к нему со своей тоской и неслышно удалилась. Он опять вышел на веранду, но не бесцельно, а чтобы в последний раз просмотреть записную книжку, лежавшую на столике возле кровати. Теперь в его доме порядок. Осталось только подписать то, что он утром продиктовал, и ответить на несколько телеграмм; потом будет завтрак, потом охота на Сайкаморских холмах… О, он сделает это чисто. Виновницей окажется Капризница. У него будет даже свидетель – Фрейлиг или Мартинес. Но не оба. Одного вполне достаточно, чтобы увидеть, как лопнет мартингал, а кобыла взовьется на дыбы и повалится на бок среди кустов, подмяв его под себя. И тогда из чащи раздастся выстрел, который мгновенно превратит несчастье в катастрофу.
Мартинес впечатлительнее скульптора, он более подходящий свидетель, подумал Дик. Надо сделать так, чтобы именно Мартинес оказался рядом, когда Дик свернет на узкую дорогу, где Капризница должна его сбросить. Мартинес ничего в лошадях не понимает. Тем лучше. Хорошо было бы, подумал Дик, минуты за две до катастрофы заставить Капризницу хорошенько взбеситься. Это придаст дальнейшему больше правдоподобия. Кроме того, это взволнует лошадь Мартинеса, а также и самого Мартинеса, и он ничего не успеет как следует разглядеть.