В конечном счете все исходит на дерьмо.
Значит, едем по адресу. Ничего нового.
Решив вопреки всему насладиться поездкой, Джейкоб откинулся на сиденье и представил Маю. Одетую. Потом не торопясь ее раздел, открывая сногсшибательно соразмерные формы. Джейкоб уже готовился сорвать талес, когда «краун-вика» резко свернула, и он повторил маневр, подскочив на ухабе.
Табличка «Одиссей-авеню» на захолустной недоулочке в два квартала выглядела претенциозно. Оптовая торговля игрушками, импорт-экспорт китайских товаров, закрытая «Студия танца», порог которой, похоже, давно не переступала ни нога, ни ножка.
«Краун-вика» подъехала к стальным подъемным дверям. Рядом на стеклянной двери значился номер 3636. На тротуаре человек в форме старшего чина лос-анджелесской полиции из-под руки разглядывал гостей. Выглядел он внушительно, под стать Субачу и Шотту, – рослый, жилистый, мертвенно-бледный; пушистые седые пучки над ушами смахивали на крылышки. Пепельно-серые брюки, ослепительно белая рубашка, в облегченной сетчатой кобуре табельный пистолет. Открывая дверцу «хонды», человек слегка нагнулся, и золотистая бляха с голубой эмалью «КОММАНДЕР», висевшая у него на шее, звякнула о стекло.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я Майк Маллик.
Джейкоб вылез из машины и пожал протянутую руку, чувствуя себя недомерком. Росту в нем было шесть футов, но в Маллике – шесть футов и шесть дюймов самое малое.
Может, Особый отдел – это вроде паноптикума?
Что ж, тогда он им сгодится.
Бибикнув, «краун-вика» уехала.
– Уйдем с солнцепека, – позвал Маллик и проскользнул в дверь с номером 3636.
– Как по-вашему, хорошие настали времена или плохие? – спросил Маллик.
– Это, сэр, зависит…
– От чего?
– От личного опыта.
– Да ладно, вам ли не знать. Для таких, как мы, времена всегда плохие.
– Согласен, сэр.
– Как вам живется в транспортном отделе?
– Грех жаловаться.
– Вовсе нет. Это главное человеческое право.
Зябкое, как пещера, безоконное помещение. Бывший гараж. Бетонные стены изъела плесень, источавшая нестерпимо едкий запах. Никакой обстановки, имеется стеклянная дверь. Из потолочной тьмы выныривает провод, с которого криво свисает галогенная лампа.
– Над чем трудитесь? – спросил Маллик.
– Сравнительный анализ городских ДТП с участием автомобилей и пешеходов за пятьдесят лет.
– Поди, увлекательно.
– Не то слово, сэр. Прямо алмазный рудник.
– Как я понимаю, вы решили отдохнуть от убийств.
Опять за рыбу деньги?
– Я уже докладывал капитану Мендосе, что это было сказано сгоряча. Сэр.
– Чего он на вас взъелся? За обедом отняли у него кусок, что ли?
– Я бы охарактеризовал его отношение ко мне как отеческую строгость, сэр.
Маллик усмехнулся:
– Речь истинного дипломата. Во всяком случае, передо мной оправдываться не нужно. Я все понимаю. Это естественно.
«Может, меня отобрали для психолухов, в какую-нибудь экспериментальную программу? – подумал Джейкоб. – Нужна кукла для прессы, чтобы подправить репутацию лос-анджелесской полиции, заслуженно прослывшей ордой мужланов с пушками. Ой, знаете, мы подарили ему котят в мешке!»
– Да, сэр.
– Надеюсь, вы не мечтаете о карьере в транспортном отделе? – спросил Маллик.
– Могло быть хуже.
– Не могло. Не будем валять дурака, ладно? Я говорил с вашим начальством. Знаю, кто вы такой.
– И кто я, сэр?
Маллик вздохнул:
– Кончайте, а? Я вам желаю добра. Вас временно переводят.
– Куда?
– Вопрос неверный. Не куда, а к кому. Вы подчиняетесь непосредственно мне.
– Я польщен, сэр.
– Напрасно. Ваши умения тут ни при чем. Меня интересует ваша биография.
– А что именно, сэр? Я очень сложный человек.
– Скажем, национальность.
– Значит, меня переводят, потому что я еврей.
– Негласно. Официально Департамент лос-анджелесской полиции всей душой ратует за многообразие. Действует строгое правило: поручая дело, мы слепы к расе, полу, национальности и вероисповеданию.
– И реальности, – добавил Джейкоб.
Маллик улыбнулся, протянув ему бумажный клочок.
Адрес с почтовым индексом Голливуда.
– Что там? – спросил Джейкоб.
– Убийство. Повторяю, вы в моем подчинении. Дело щекотливое.
– С еврейским уклоном.
– Можно сказать и так.
– Кто жертва?
– Лучше вам составить собственное впечатление.
– Можно узнать, что такого особого в Особом отделе?
– Всяк особ, – сказал Маллик. – Иль не слыхали?
– Слыхал. Но вот про вас не слышал.
– Нашему подразделению негоже погрязать в текучке. Зато мы резвы, когда в нас подлинная нужда.
– Что мне сказать в транспортном отделе?
– Я все улажу. – Маллик открыл стеклянную дверь. На солнце его белая рубашка засверкала, точно зеркало. – Насладитесь видом.
Отыскав Касл-корт, 446, на северной окраине Голливуда (севернее водохранилища и западнее Знака), навигатор сообщил время в пути: пятнадцать минут.
Говорун соврал. Через полчаса «хонда», надсадно воя перегретым мотором, все еще карабкалась в гору, минуя дома-коробки пятидесятых годов, одни обновленные, другие в облупившейся краске. Проулки чередовались по темам: Астру, Андромеду и Иона сменяли Орлиное Гнездо, Соколиный Утес, потом Заоблачный Край, Небесная Высь и Поднебесный Пик. Свидетельства уймы застройщиков либо одного-единственного, но с синдромом дефицита внимания.
Дорога петляла и раздваивалась, цивилизация иссякала вместе с кислородом; наконец асфальт кончился и навигатор возвестил о прибытии на место.
Опять вранье. Никакого места преступления. Только бесконечная лента каменистой земли.
Джейкоб поехал дальше.
«Прокладываю новый маршрут», – сообщил навигатор.
– Да заткнись ты.
«Хонда» неуклюже переваливалась по бездорожью, чиркая пузом о камни. Дерганье и толчки отдавались в печенке, будто Джейкоба лягал неутомимый двухлетний хулиган. Боясь пропороть колеса, Джейкоб тащился со скоростью пять миль в час. На изрытой оврагами пустоши в сорняках и кустарнике не имелось ни единого ровного пятачка, пригодного для человеческого жилья. Казалось, здесь нет жизни вообще, но потом Джейкоб углядел сластолюбивую беличью пару, бесстыдно совокуплявшуюся в колючих зарослях.