Осмотр инопланетного звездолета уже подходил к концу, но мы все еще не видели ни одного из его прежних обитателей. Возможно, за миллион лет тела их давно обратились в прах, но при одной мысли, что они где-то рядом, под нашими ногами, становилось жутко.

Мы уже хотели возвращаться, как вдруг Пельмень, на несколько шагов отделившийся от группы, осветил что-то прожектором, и у него вырвался пораженный возглас. Репка, вообразившая, что на несчастненького переростка напали, круто повернула в ту сторону дула своих бластеров, едва не задев одним из стволов меня по носу.

Скрестившиеся в одной точке лучи наших прожекторов выхватили из мрака две стоящие рядом ледяные статуи. Это были высокие прозрачные фигуры с круглыми, лишенными черт лицами. В первое мгновение мне почудилось, что это скульптуры, и лишь потом я осознал, что вижу инопланетян, захваченных мгновенным холодом и навеки застывших. Я считаю, что у меня крепкие нервы, однако в этих безликих статуях было нечто такое, от чего мне стало не по себе. Во всяком случае, я никогда не смеялся над Пельменем из-за того, что он завопил, когда они внезапно выплыли из темноты под его прожектором.

– Надо перенести их на «Кашалот». Для земной науки это будут неоценимые сведения, – деловито сказал Коробок.

Кроме программы звездного первопроходчика, в нашего робота еще была заложена расширенная программа по космобиологии, которую ему ни разу в жизни не пришлось задействовать, и теперь ему, разумеется, не терпелось наверстать упущенное. Со всеми возможными предосторожностями он подхватил ледяные статуи и понес их к шлюзовому люку. Гусеничный механизм Коробка чуть слышно лязгал, а из динамика старого робота доносилось едва ли не мурлыканье.

– Вы понимаете, что это означает? За всю историю космонавигации это первый обнаруженный инопланетный корабль и первые обнаруженные инопланетяне! Первые в истории! – восклицал он.

Все уже вышли наружу, один я на минуту задержался и зачем-то осветил прожектором пол у себя под ногами. На полу среди обломков неизвестных приборов лежала небольшая разноцветная пирамидка, состоящая из широких пластин, нанизанных на стержень. Чем-то эта пирамидка напоминала детскую игрушку, разве что была более яркой и сложно устроенной. Я нагнулся, поднял пирамидку и побежал догонять остальных.

2

– Ну что, явился не запылился? В картишки перекинемся? – приветствовала меня думалка, когда, вернувшись на «Кашалот», я заглянул в свой отсек.

Пока меня не было, хитрая машина была занята тем, что, выдвинув от усердия объектив, метила рубашки карт, подготавливая себе беспроигрышную колоду. Когда я вошел, она незаметно спрятала карандаш.

– Опять будешь мухлевать? – спросил я.

– Можно подумать, не ты меня программировал. Сами запрограммируют, а потом губы кривят и дуются... – проворчала думалка и стала рассказывать анекдоты. Но так как анекдоты в нее программировал тоже я, то ничего нового сообщить мне она так и не смогла.

– Отстань! Сама себя надувай! – сказал я.

Я сел на кровать и стал крутить в руках принесенную с собой пирамидку. Через некоторое время я обнаружил, что все ее пластины проворачиваются по окружности, образуя при этом разнообразные цветовые сочетания.

Я все еще считал, что это игрушка, как вдруг, повернув еще три пластины, случайно добился того, что у меня собралось девять одинаковых цветов в ряд и только последний цвет был не желтым, а ярко-зеленым. Внезапно из основания пирамидки ударил широкий яркий луч и передо мной появилось несколько движущихся фигур, похожих на наши голограммы. В первую секунду я испугался, но потом сообразил, что пирамидка представляет собой нечто вроде видеопроектора.

Инопланетяне напоминали дельфинов: у них были такие же большие головы с широкими зубастыми ртами. От середины широких плавников отходили длинные гибкие щупальца, должно быть, служившие амфибиям конечностями. Рядом с двумя взрослыми инопланетянами находился третий, поменьше, забавлявшийся с небольшим пыхтящим существом, похожим на красный шар с закругленными иглами. Неторопливо шевеля плавниками, голограммы словно плавали по нашему отсеку. Теперь мне стало понятно, почему звездолет пришельцев не был внутри разделен на каюты и имел округлую форму – плавающим амфибиям так было удобнее.

Что же произошло с жидкой средой, в которой перемещались амфибии и которая заполняла их корабль? Испарилась ли она за миллион лет либо вытекла еще при аварии, после чего борта затянулись, – это пока оставалось неясным.

Другим поразительным свойством инопланетян была их удивительная цветовая яркость. Они не могли остановиться на одном каком-либо цвете и ежесекундно меняли окраску. За все время, что я рассматривал голограммы, цвета ни разу не повторились: амфибиям, казалось, знакомы были не несколько десятков или сотен красок, как нам, людям, а многие тысячи или даже десятки тысяч. Их яркие плавники и чешуя внезапно вспыхивали самыми яркими тонами. Я не всегда успевал даже уловить их оттенки, так стремительно они менялись и перетекали один в другой.

Неожиданно у меня блеснула догадка, показавшаяся мне такой верной, что я до сих пор горжусь, что она пришла в голову именно мне.

А ЧТО, ЕСЛИ ИНОПЛАНЕТЯНЕ ОБЩАЛИСЬ МЕЖДУ СОБОЙ ЦВЕТАМИ, ПЕРЕДАВАЯ С ИХ ПОМОЩЬЮ СВОИ МЫСЛИ, ЧУВСТВА И НАСТРОЕНИЯ? Ведь едва ли в жидкой среде у них могли развиться голосовые связки, зато, должно быть, обострились зрение и осязание.

Я продолжал экспериментировать, смещая на пирамидке пластины. Голограммы менялись, некоторых из инопланетян я уже узнавал по форме плавников, размеру или способности выпускать большие пузыри газа. Судя по изображениям, на корабле было около двадцати членов экипажа, из них трое детей.

Настораживало меня другое: ни одна из дельфинообразных амфибий не была даже отдаленно похожа на те узкоплечие полупрозрачные фигуры, которые мы перенесли на свой звездолет. В тех узкоплечих фигурах было что-то похоронно-тусклое и унылое, амфибии же так и плескали яркими красками, лучились озорством и весельем.

Пельмень, сидевший со шлемом объемного видения на голове и игравший в космические бои, стащил шлем и повернулся ко мне, желая сказать что-то язвительное, но, заметив моих голографических амфибий, от неожиданности свалился со стула. При этом он неуклюже прокатился по полу и оказался с моей стороны черты.

– Ага, заступ! Теперь ты мой раб, Пельмень! – заявил я.

– Угу! Размечтался! – буркнул брат, не сводя взгляда с плавающих по отсеку амфибий. – Где ты взял эти голограммы? Сам сконструировал, что ли?

Решив, что придраться к нему я смогу и позднее, я показал ему пирамиду и поделился своими наблюдениями за инопланетянами. Пельмень слушал внимательно и лишь недоверчиво хмыкнул, когда я стал рассказывать об общении языком красок.

– Это вряд ли. Под водой видимость неважная, и общаться цветами можно только на близком расстоянии. Скорее всего, они общались с помощью ультразвука или, может, телепатии, кто их знает?