Я встала со стороны плеч Бетти и положила на них руки. Внезапно я почувствовала, будто это существо вошло в мое тело. Средние пальцы обеих моих рук словно превратились в стальные стержни, которые впились в плечи женщины. Через мое тело и из моих рук стала пульсировать такая мощная энергия, что Бетти начала сильно содрогаться — вибрации, казалось, переходили в конвульсии. Я оцепенела и не могла оторвать пальцы от ее плеч. Ее тело колыхалось вверх, вниз, вверх, вниз — что-то среднее между вибрациями и конвульсиями, — пока она не свалилась со стола. Только тогда нас разомкнуло.
Я бросилась к ней, думая: «Боже, в порядке ли она?» Бетти бесконтрольно всхлипывала, лежа на полу, и я никак не могла ее успокоить. В конце концов она сказала: «Смотрите!» Она стала двигать руками, ногами, показывая мне, что может двигаться значительно свободнее, без ограничений и боли. Никакой боли. Все прошло. Переболев в детстве полиомиелитом, она всю жизнь была ограничена в движениях и страдала в течение многих лет. Тут она начала экстатично восклицать, вопрошая, не Мария ли я, мать Иисуса. Никаких других объяснений она не находила. Я убеждала ее: «Бетти, это не я сделала! В меня как будто вошел некий дух. Он назвался Балашимом». «Это были Мария и Иисус», — кричала она возбужденно. «Нет», — отвечала я, — «Он сказал, что его зовут Балашим, и он был похож на Юла Бриннера».
Она была озадачена. Это никак не вязалось с тем, во что она верила, но отрицать улучшения своего состояния она также не могла. Вскоре в ее церковной общине распространились слухи, что Мать Мария использовала мое тело для целительства. Ко мне посыпались звонки от разных людей, желавших записаться на сеанс. Сначала я пыталась объяснить: «Это не так, я не Мария». Но в конце я просто согласилась, что через меня действовала некая божественная целительная сила. Я должна была уезжать и не могла принять новых пациентов, но согласилась еще раз встретиться с Бетти.
На следующем сеансе у нее было множество вопросов ко мне, типа: «Почему со мной случилось это чудо?» У меня не было ответов, но у меня было глубокое чувство, что Балашим был лично связан с ней, что он не был некой общей силой небес, ответственной за всех и вся. Я сказала ей об этом, и она ответила: «Ну, если он снова придет, я хотела бы узнать, почему он не говорит непосредственно со мной!» Внезапно я почувствовала его присутствие в комнате и сказала: «Бетти, я уверена, что он здесь». Она воскликнула в раздражении: «Ну так спросите его!» Я услышала ответ: «Я пытался пробиться к Бетти всю ее жизнь. И теперь необходимо, чтобы она поверила в меня». И все. Он ушел. Я не знала, что это означало — «необходимо, чтобы она верила в него». Бетти все еще ворчала, но была в восторге и не сомневалась, что независимо от того, как я его называла, возможно, исходя из моих собственных странных убеждений, — Мать Мария удостоила ее своим вниманием.
Я уехала домой и много месяцев не имела никаких известий от Бетти. Затем однажды, когда я прогуливалась по парку, передо мной предстало видение Балашима. Он просто появился и попросил меня позвонить Бетти. Он дал мне особые указания по диете, которые я должна была передать ей, и они касались девяти витаминов и минералов, которых ей не хватало и которые требовались ей в большом количестве. Я сразу же позвонила и сказала: «Бетти, я только что видела Балашима в парке, и он велел мне позвонить вам». Я передала ей его предписания. На том конце провода воцарилось долгое молчание. Затем она попросила меня повторить то, что я сказала. Она только что распечатала конверт с результатами лабораторных анализов после комплексного обследования. То, что я сказала, точно соответствовало данным анализов, показавшим, что ей катастрофически не хватало калия. Это ее поразило даже больше, чем исцеление, и заставило поверить в Балашима. Она назвала его своим личным ангелом и включила в свою систему убеждений.
Моя следующая поездка в Сан-Диего должна была состояться летом. Я ехала на машине по магистрали № 5 в южном направлении, Таня и Донди спали на задних сидениях, за стеклами машины шел очень сильный дождь. Мы только что миновали Сакраменто, как вдруг с внешней стороны ветрового стекла я увидела фигуру Балашима. Он велел мне позвонить Бетти: «Скажите ей, что то, что только что произошло, не ее вина».
Я в волнении подъехала к телефонному аппарату и позвонила. Мне ответил мужчина, и я попросила к телефону Бетти. Он сказал: «Простите, но вы не можете поговорить с ней сейчас». Я попросила: «Пожалуйста, Я должна поговорить с ней». Он ответил: «Это невозможно! Пожалуйста, перезвоните позже». «Нет, я должна поговорить с ней сейчас. Пожалуйста, скажите, что это Донна, и что я говорила с Балашимом».
Когда он сказал Бетти, что это я, она подошла к телефону. Я начала: «Бетти, ничего не говорите», — и рассказала ей, как Балашим появился перед ветровым стеклом машины и попросил меня передать ей, что то, что только что произошло с ней, — не ее вина. Она вскрикнула и начала рыдать. Кто-то пытался забрать у нее трубку, но Бетти, всхлипывая, говорила ему: «Нет, нет!» Затем она, похоже, успокоилась и спросила, не сказал ли он еще что-нибудь. Я ответила: «Нет, но я еду в Сан-Диего. Бетти, что случилось?»
«Мой сын только что убил себя».
Прибыв в Сан-Диего, я направилась прямо к дому Бетти. Она спала. Ее муж сказал, что у нее были проблемы с сердцем перед моим звонком, но сейчас ей получше. Он стал говорить о том, что это для них сильный шок, и они чувствуют свою вину. Любовь Бетти к сыну была и безграничной, и мучительно сложной, но горе мужа было тяжелей, потому что у него с сыном вообще не было никакого контакта. Бетти оказалась посередине между ними, заставив себя занять позицию «жесткой любви», что противоречило ее материнскому инстинкту.
Услышав, что Бетти проснулась, я направилась к ней. Комната была наполнена такой любовью и нежностью, что еще до того, как я увидела Балашима, я уже знала, что он там. От него исходило феноменальное сострадание и уважение к серьезности ситуации. Я чувствовала себя причастной к чему-то чрезвычайно Сокровенному. Я сказала: «Бетти, он здесь».
Тут стала приходить совершенно удивительная информация. Тело сына было в такой плохой форме из-за многолетнего употребления наркотиков, что он в любом случае через пару лет умер бы из-за больной печени. У него была такая химия тела, что оно не могло выдержать воздействие наркотиков. Но уходя из жизни сейчас, он предотвращал возможность неприятностей, которые навлек бы на тех, кого любил, так как не мог не делать ужасные вещи, чтобы раздобыть наркотики. Он решил покончить с жизнью, считая такой шаг лучшей альтернативой. На меня это произвело негативное впечатление — я никогда не могла найти оправданий для самоубийства.
Это настолько шло вразрез с моими инстинктами, что мне было очень трудно примириться со словами Балашима.
В течение следующих трех дней я ежедневно виделась с Бетти, и Балашим появлялся каждый раз. Он объяснил, что в течение всего года до самоубийства сына он являлся Бетти постоянно. И во время первого сеанса Балашим «приковал Донну к ее плечам» именно для того, чтобы Бетти узнала о его присутствии. Исцеление тела Бетти было средством установления его контакта с ней и дальнейшего развития ее веры в него. Балашиму стало ясно, что сердце Бетти не выдержит самоубийства сына. Поэтому он стал создавать условия, которые смягчили бы удар в связи с неизбежным самоубийством.