Княжич натянул поводья. Вороной жеребец под ним фыркнул и, пританцовывая, пошел боком, косясь на кобыл.
«Взял бы коня посмирнее, не ровен час, сбросит», — подумал воевода.
За Ростиславом по пыльной дороге рысила дружина. Хотя с Литвой в последние годы будто был мир, на деле столкновения не прекращались. Недавно литовцы налетели на сельцо Гороховец, ограбили и запалили его. Узнав о приближении княжьих дружинников, литовцы пошли было восвояси, но на пути им, на горе, встретился обоз с имуществом бежавшего боярина-изменника Путяты. Напав из засады, хищники перебили небольшую охрану и захватили обоз.
И тут счастье отвернулось от них. Здешние места глухие, проводник погиб в стычке, и разбойники, выбрав неверную дорогу, уходили теперь в сторону топи. Князь Иван отправил сына Симеона с полусотней воинов из старшей дружины в погоню. Зная нетерпение и неопытность сына, начальство над дружиной он поручил старому воеводе. Ростислав понимал, что через топь, не зная брода, литовцам не перейти, решил с дружиной отрезать их от главной дороги, оттеснив в глухие леса.
Не привыкший много времени проводить в седле, княжич устал, глаза слезились от пыли. Внутри закипало раздражение. Невозмутимый воевода, неподвижно сгорбившийся в седле, казался Симеону дряхлым, бестолковым. Ему не то что литовцев не догнать, лося не затравить. «И почему отец не отправит этого старика на покой?» — думал княжич.
Жеребец сбивался с рыси, плохо слушался поводьев. Не сдержавшись, Симеон вытянул его плетью по брюху. Солнце накаляло двойную кольчугу, под которой был еще войлочный поддев, от жары в глазах Симеона плясали блики.
Неожиданно, хотя отпечатки копыт и уводили в сторону леса, воевода повернул свою серую в яблоках кобылу и повел дружину по лощине.
— Куда ты, старик? — Симеон еще раз ожег жеребца плетью и подскакал к воеводе. — Ты что, следов не читаешь?
— Куда им деться? — спокойно ответил Ростислав, поворачиваясь к княжичу зрячим глазом. — От дороги их надобно отрезать. Брод в этих местах один — увязнут.
Поняв, что воевода прав, Симеон прикусил губу. Взбешенный мыслью, что все его тут считают зеленым мальчишкой, княжич толкнул жеребца коленями и, не оглядываясь, во весь опор помчался к лесу по следу литовцев.
— Сполошной… И жеребца запалит, и голову потеряет, — проворчал воевода. Он повернулся в седле и крикнул: — Гаврила! Головой за княжича отвечаешь! Если что — спустит старый князь шкуру.
Гаврила понимающе кивнул, поправил притороченный к седлу лук и, гикнув, быстро поскакал за княжичем. С десяток дружинников последовали за ним.
Тем временем Ростислав въехал в лощину и направился к броду. Вскоре на небольшой косматой лошаденке воеводу догнал татарин Гирей, высланный в дозор, — маленький, сутулый, в остроконечной войлочной шапке, он чем-то напоминал севшего на седельную луку грача.
— Что случилось, Гирей?
— Плохо, воевода. Беда будет. Беда пахнет.
— Что-нибудь видел? Татарин покачал головой:
— Гирей не видел, Гирей знает. Лес злой стал. Ростислав остановил коня. Он доверял чутью осторожного татарина.
— Думаешь, засада? — спросил он.
— Засада да, засада нет! Гирей знает, беда будет, а что будет — не знает.
— Хорошо, Гирей! Возьми троих — скачи вперед! Чуть что — посылай гонца.
Воевода надел тяжелый шишак и проверил, легко ли вынимается из ножен меч. Для старшей дружины, побывавшей с ним не в одном походе, это был знак: быть настороже. Воинам не нужно было ничего объяснять, они видели, как поскакал Гирей. Выехав из лощины, дружина рассыпалась, чтобы не быть скученной в случае внезапного нападения.
«Напрасно я взял княжича. Если с ним что плохое случится, старый князь не помилует», — подумал Ростислав и пустил кобылу вскачь.
Его растянувшаяся по лесной дороге дружина готова была, как только свистнет первая литовская стрела, закрыться щитами. Но все было спокойно, лишь молодой березняк качался от ветра.
Почуяв близость воды, воеводина кобылка нетерпеливо заржала. Из-за холма за ельником донесся возмущенный вороний грай. Птиц кто-то спугнул, они бестолково закружили в воздухе. Поднявшись на холм, старый воевода увидел спешившегося Гирея, рядом с которым, беспокойно прядая ушами, пощипывала траву его косматая лошадка. Сам татарин присел на корточки и задумчиво рассматривал что-то.
По мере того как воевода приближался, ему открывалась ужасная картина. На небольшой поляне лежало несколько тел. Похоже, смерть настигла литовцев внезапно, потому что лишь немногие успели извлечь сабли из ножен. Одни были зарублены, на телах других он заметил глубокие колотые раны. Воевода спешился. Прямо перед ним в траве, вытянув вперед руку, лежал литовец в островерхой шапке. Из спины у него торчал обломок тонкого копья, — вероятно, бил конный, с наезда, оценил воевода, потому что копье прошло через латы насквозь и вышло с другой стороны. Пальцы мертвеца сжимали саблю со следами крови на лезвии.
Воевода пошел по кровавому следу, что вел к орешнику. Из кустарника выглядывали ноги в желтых сапогах с загнутыми носками. Ростислав взглянул на одежду и лицо убитого — тоже литовец.
Кривой удивился, что новые сапоги, хорошей телячьей кожи, не сняли, равно как не раздели и других убитых. Около одного из литовцев валялась россыпь золотых и серебряных монет русской чеканки. Воевода не побрезговал, собрал их и ссыпал в свой потертый кошель. Теперь все стало ясно: схватка произошла между своими же из-за дележа сокровищ, захваченных в разбитом обозе.
Цокая языком, к воеводе подошел Гирей:
— Плохо, совсем плохо. Не догнать их теперь.
— Почему?
— Гирей следы читать. Семь коней к болоту поскакало, десять и три по дороге.
— А сундук у кого? — спросил воевода.
— Гирей не знает, — развел руками Гирей. — Может, разделили, а может, спрячут и после за ним вернутся.
Кривой задумчиво провел пальцами по шраму. Ему хорошо был известен боярин Путята, первейший вор и изменник. Сказывали даже, что Путята с подручными хотел открыть ворота и сдать крепость Литве. Когда план его не удался, боярин спешно ускакал в Литву, где и канул, а его богатое имение было взято дружиной князя. В подвалах у Путяты нашли тяжелый ларь с золотыми монетами, а в нем запертую деревянную шкатулку. Хотели взломать, но, помня строгий наказ привезти все в целости (опасался князь воровства), не стали трогать хрупкий замок. Увидит князь, что взломана шкатулка, — затеет дознание, и попробуй убеди его тогда, что в шкатулке не было ничего ценного… Коли не было, ломал почто?
В отдалении послышался конский топот. Дружина рассыпалась по поляне, натягивая луки. На холме, со стороны солнца, показались всадники.
— Воевода, это Гаврила! — щурясь, крикнул один из воинов. — Кажись, коня ведет в поводу… Уж не княжича ли?
Ростислав вздрогнул, всмотрелся… Точно, его конь.