Передний оглянулся, моя палица с треском смела крикуна с дороги, и я шагнул к вожаку. Тот быстро выхватил меч из ножен, пригнулся, уставившись в меня неверящим взором.
— Вот ты как, — проговорил он в глупом изумлении.
— Точно, — ответил я. — Бросай холодное оружие!
Он сделал осторожный шажок вперед. Глаза его ловили каждое мое движение, а руки растопырил, словно будет ловить меня, как выбегающую из сарая козу.
— Ты опаснее, — произнес он, — запрошу больше.
— В аду заплатят, — ответил я. — Еще не понял?
— Че?
— Ты еще жив, — сказал я. — Воспользуйся?
Мои глаза тоже не отрывали взгляда от его руки, а когда он сделал шажок, я приготовился к удару мечом. Ноги напружились, меч взлетел над головой, я решил было, что обманный удар, слишком уж прост и предсказуем, однако этот дурак полагал, что я вот так и буду стоять.
Лезвие прочертило дугу и врезалось кончиком в землю. Я хотел стукнуть его сбоку в голову, но попал в плечо, однако вожак взвыл, лицо перекосилось.
— Ах, ты так?..
— А ты дурак, — сказал я. — Признайся, меч взял в руки первый раз?
Он взревел, бросился уже быстрее. Я отпрыгнул и снова ударил, метил в голову, но попал вообще в бок, друг друга стоим, но он не сумел воспользоваться, остановился и выругался, а я уже, взвинтившись, ощутил ту нервную дрожь, когда трясет с головы до ног, даже губы прыгают, сам шагнул навстречу, завертел посохом, угрожая ударить то справа, то слева.
— Что ты за… — начал он отчаянно.
Я ударил, он начал уклоняться, но тяжелый конец посоха шарахнул по уху, я слышал, как там то ли чавкнуло, то ли смачно хрустнуло.
Вожак покатился по земле, выронил меч. Я подобрал его, держа посох одной рукой.
— Ты еще жив, — сказал я, — не прикидывайся… Рассказывай, кто нанял, что велел.
Взревев, он вскочил и прыгнул ко мне. Слишком поздно я заметил в его руке острый нож. Отшатнувшись в испуге, инстинктивно выставил перед собой клинок.
Толчок, острие вошло в его тело, как гарпун погружается в толстую жирную рыбину.
Выронив дубину, я перехватил его руку с ножом, зверски вывернул. Он вскрикнул от новой боли, а нож тихо звякнул о каменистую землю.
Я быстро отступил и дернул на себя рукоять меча. Короткое лезвие вышло, красное и дымящееся от свежей крови.
— Давай, — пригласил я, — скажи, что будешь ждать меня в аду!
Он ничего не произнес, свалился на бок, засучил ногами, вытянулся и затих.
За спиной раздалось всхлипывание, я отпрыгнул и быстро развернулся, держа меч острием вперед.
Парнишка, которому я целил в висок, но лишь задел слегка, пытается встать, голова в крови, держится за нее обеими ладонями.
Я быстро шагнул и приставил острие меча к горлу. Кровь вожака немедленно начала стекать по лезвию, срываясь крупными каплями на грудь и заполняя ложбинку между ключицами.
Он устрашенно скосил глаза за залитую кровью острую сталь, не сразу рискнул поднять взгляд.
— Все понял? — спросил я.
Он судорожно кивнул, страшась вымолвить слово.
— Кто послал? — поинтересовался я.
Он прохрипел, кося глазами на лезвие у горла:
— Не знаю…
— Врешь, — сказал я и чуть усилил нажим, — этот меч вообще-то тупой, но тупым резать горло еще смешнее, верно?..
Он прошептал, от ужаса бледный и едва шевелящий губами:
— Это Гелес знал, но ты его убил. А я что, он позвал меня и сказал, заплатят по двадцать монет на каждого. Я и пошел…
— Значит, — спросил я, — нанимали Гелеса?
— Да… он у нас старший… он вообще был на базаре самым… из таких…
Он смотрел жалобными глазами, но во взгляде было обреченное понимание, теперь точно чик по горлу и в канаву.
— Ладно, — сказал я, — живи, мерзавец. И лучше найди другое занятие, сегодня у тебя редкое везение!
Я убрал меч от его горла и отступил. Не отводя от меня устрашенного и все еще испуганного взгляда, он быстро отполз на спине, а потом, приподнявшись, еще и на заднице.
— Вставай, — велел я, — и убирайся. Запомни, что я сказал.
Он осторожно поднялся, отступил, поклонился, не спуская с меня взгляда.
— Спасибо…
Я отмахнулся и пошел между деревьями, но прислушивался, не шелестнет ли за спиной. Этот дурак мог понадеяться все-таки напасть…
Нет, шелест есть, но удаляющийся. Похоже, несется со всех ног, а то передумаю и прикончу. Вообще-то если и нападают со спины, то главари, они дерутся до конца, а это так, шушера…
Меня все еще бьет крупная дрожь, я чувствовал, что случившееся не просто приободрило, а перевернуло меня всего да еще и потрясло, чтобы вылетело все то, что помешает выжить в этом мире.
Все дело в экономике, напомнил я себе. При системе айн киндер без гуманизма не выжить, а когда в семье по десять-двадцать детей, то не успеваешь их, гадов, бить и убивать.
Издали донесся отчаянный предсмертный крик, полный ужаса. Похоже, редкое везение у парня кончилось. Я замер, что-то в лесу есть и кроме нас достаточно опасное, отступил еще на цыпочках, а потом понесся со всех ног, надеясь, что неизвестной зверюке пока что жратвы хватит.
Посох все еще в руках, готовый ко всем неожиданностям. Тропка давно уже выглядит чисто звериной, человеческие ноги ее не протаптывали.
Вообще-то звери тоже люди, напомнил я себе. Уже под защитой закона, скоро им вообще дадут право голоса избирать и быть избранными в органы власти, все равно те ничего не решают.
И все-таки иногда с холодком ужаса чувствовал, что звери — это все-таки звери, а здесь пока что закон защищает человека.
Ходить в Зачарованный Лес смельчаков не находилось уже давно, оттуда время от времени выходят то оборотни, то нежить, то вообще нечто ужасное, что разоряет целые деревни, потому короли постепенно возвели защитную линию из широкого и глубокого рва, по которому пустили воду из соседней реки, это чтоб нечисть не перебралась, затем врыли в землю магические столбы с клеймами скотьего бога Багряного Гэкла, этот не пускает оборотней, а еще в густой высокой траве натыкали сломанных крестьянских кос.
Я натыкался на такие дважды, оба раза холодел от ужаса, но те повернуты остриями к лесу, и я, переводя дыхание, возобновлял путь.
Вода во рву достаточно чистая, проточная, я снова вздохнул с облегчением. Ползти через смрадное болото мало радости, да еще в болоте обязательно заведутся всякие гады, что если и не укусят, то так шевельнутся под ногой, заикой станешь…
Лес надвинулся весь из голых деревьев, огромных, но раскорячистых, стремящихся не ввысь, а в стороны, из-за чего уродливо изогнутые ветви переплелись, то и дело скрипят и сухо ударяются друг о друга, как олени рогами, стараются попасть в лицо острыми сучьями, хватают за одежду и волосы.