— Зачарованном? — спросила тем же безразлично прохладным голосом. — И как ты туда попал?
— Когда ходил туда за травой–синюхой.
— Зачем?
— Рундельштотт послал, — огрызнулся я. — Думаете, сам попер? Я по своей воле только до дивана… Если бы знал, что еще и третья луна выскочит, когда тащился через то открытое место, там такая огромная поляна… чуть не сдох!
Она покачала головой, не слишком, но заметно, короли контролируют каждый вздох.
— Тебе повезло. Очень повезло. Три луны… это почти наверняка смерть. Или уродство.
Я буркнул:
— У меня хорошая иммунная система. Витамины не забываю, качаюсь, но все равно чуть было не откинул ко- пьгга. И уродства вроде бы нет так уж заметного. С другой стороны… одежда зачем–то придумана?
Она переспросила:
— А ничего в тебе не изменилось? А то и выжившие обычно что–то теряют. Например, глохнут или слепнут. Хотя, конечно, иногда что–то и на пользу…
Я оживился.
— А с этого момента можно подробнее? Что на пользу?
Она ответила безразлично:
— Один из наших глердов, что заснул пьяным в лесу и попал под свет трех лун, стал ночью видеть так же хорошо, как и днем. Еще кто–то с того дня, точнее, ночи, не спит… Так что присмотрись к себе. Удивительно, что и жив, и не урод…
Я пробормотал:
— Так я туда и пришел уже уродом. У нас теперь большинство уродов. Правда, моральных. Атак… вроде бы я стал чувствительнее. Футбол смотреть не тянет… Может быть, попробовать петь в церковном хоре? Или вышивать крестиком?.. Надо скрипку купить, вдруг с ходу всех перепаганиню?..
Она аккуратно двумя пальцами взяла пирожное, я снял с подноса принтера чашу на высокой ножке, где как облако вздымается сливочное мороженое, придвинул на ту сторону стола.
— Твоя ящерица, — проговорила она, — тоже может быть в чем–то иной.
— Вырастет в дракона?
Она чуть изогнула губы.
— Это понятно, но может быть и что–то иное… Ты присматривай за ним. Если что не так, убей сразу, пока еще можешь.
— Потом не смогу?
Она покачала головой.
— Никто не сможет.
Я скосил глаза на ящеренка, он перевернулся на спину и, блаженно посапывая, смешно приоткрыл рот и, высовывая розовый язычок, лакает во сне молочко.
Королева наблюдала, как я вытащил из стола блистер с таблетками бэсрабла, что всего лишь старый добрый алертек, только доочищенный и без вредных примесей, хотя я и в старой формуле не видел вреда.
Взбодрился, голова прояснилась, это же за всю ночь не сомкнул глаз ни на секунду, дрался с троллями, жа- бо–людьми и даже с эльфами, а чего они, и все это время пробирался через Зачарованный лес, где на каждом шагу подстерегали опасности.
Она посмотрела с подозрением.
— Это… не еда?
— Магия, — сообщил я. — Хотите?.. На вас тоже подействует.
Она покачала головой.
— Нет.
— Хорошо вштырит!
— Нет, — отрезала она. — Мне чужая магия не нужна. Короли не имеют права поддаваться чужому влиянию.
— Бэсрабл как раз проясняет, — ответил я, — хотя вообще–то, весь мир старается затуманиться. Самое большее горе бывает от ума. Это еще Грибоедов сформулировал, был у нас такой видный дипломат, служил послом в соседнем королевстве. Потому все ученые изо всех сил работают, чтобы люди могли глотнуть таблетку и балдеть, отключая эти беспокойные мозги. Самые счастливые люди вообще безмозглые!.. Они всегда счастливы, а ведь человек рожден для счастья, как пингвин для полета.
Она смотрела на меня надменно, не меняя выражения лица, но я замечал в ее холодном взгляде некоторое замешательство.
— Это хорошо, — проговорила она медленно.
— Чем? — поинтересовался.
— Еще немного такой жизни, — объяснила она, — и мы вас завоюем.
— Ухты… Почему?
— У нас рождаются, — объяснила она, — чтобы сделать счастливыми наших далеких внуков.
С моей веранды хорошо смотреть на закаты, здесь они сказочно прекрасны, я не раз с гордостью демонстрировал их друзьям, словно они мои собственные, и сейчас кивнул в сторону широко распахнутой входной двери.
— Прекрасное зрелище, хотя и всего одно солнце. Ваше величество…
Она произнесла с холодком:
— Слушаю.
— Второй деликатный момент, — проговорил я, — первый насчет туалета мы уже решили по дипломатическим каналам, теперь не позволите ли провести вас в спальню?
Она посмотрела на меня свысока, голос прозвучал так, словно год хранился в баке с жидким гелием:
— Что–что?
— Уже поздно, — пояснил я, — я уступлю вам свою постель…
Ее взгляд стал холодным.
— А где ляжешь ты?
— На диване, — ответил я. — в гостиной. Заодно и посторожу… во сне. Разве ваше величество не нуждается в охране? Вон сколько бриллиантов блестит и сверкает!.. Заодно и вас при таком платье поохраняю.
Она поморщилась.
— Хорошо. Мне приходилось в походах спать и на охапке сена.
— Прекрасно, — сказал я обрадованно. — Просто чудесно. Душ принимать и чистить зубы вы не станете, не королевское это дело, так что позвольте я покажу вам постель…
Она прервала:
— С порога! Не переступая.
— Конечно–конечно, — согласился я поспешно. — Ни одна свинья не смеет переступать порог вашей спальни… которая на самом деле моя, но ради королевы на какие только жертвы не пойдешь… Хотя диван у меня еще мягче, но вот насчет статусности не уверен… Хотя можно вообще избежать этих невероятных жертв!
— Говори.
— У меня, — сказал я торопливо, — как и положено во времена моего деда, есть и гостевая комната, ее тронуть эти гады–перестройщики не решились… Там не ахти, я уже посмотрел, но кровать есть, есть!..
Она слушала, не меняя выражения лица, дескать, а что у тебя вообще есть, но гостевая у меня вообще–то не самая дыра, там есть еще кресло со столом и двумя стульями, и расположена очень удачно, чтобы ни гости не тревожили меня, ни я их.
— Хорошо, — проронила она, — если эта комната меня устроит…
— Другой нет, — предупредил я смиренно, — разве что можно еще в моей…
Она поморщилась, но сочла ниже своего достоинства даже ткнуть меня мордой в мое дерьмо, не королевское это дело, чуть–чуть кивнула.
— Хорошо.
Я вскочил, шагнул в коридорчик и с поклоном сделал жест в сторону двери гостевой комнаты.