– Тут это… – Я киваю себе под ноги. – Протекаем.
– Я в курсе, – кивает Костыль. – Черпай!
Пресловутого зеленого луча мы не видим – солнце проваливается за тонкую линию на западе, и сразу наплывают сумерки. Стук паровой машины по-прежнему преследует нас, но ни катера, ни корабля все еще не видно. Видимо, над водой звук разносится гораздо дальше, чем на суше.
Небо затягивает облаками. Закат догорает, вся восточная сторона уже тонет в чернильной тьме, но звезд нет.
– Берег! – хрипит Костыль, тыча грязным пальцем прямо по носу лодки. – Теперь главное – успеть!
Я тоже вижу узкую черную полоску там, где закатилось солнце. Похоже, наш безумный план с побегом все же сработал, и мы натянули всей этой шобле нос на затылок.
Между тем проклятый стук становится еще громче, мало того, я ясно слышу, что нас преследуют два судна. Слышу, а спустя несколько минут вижу за кормой в сгустившихся сумерках желтые огни. «Вдруг вдали у реки заблестели штыки – это белогвардейские цепи».
* * *
Луч прожектора шарит по воде, как будто материализованный взгляд циклопа.
– Это не катера, – шепчет Костыль. – Это «Левиафан» и «Тифон».
– Это что еще за хрень?
– Пограничные бронеходы, построены на сурганских верфях. Гадство, вот ведь непруха! – Костыль со злостью бьет кулаком по борту лодки, бьет с такой силой, что наша посудина начинает качаться.
Лодку тем временем затапливает почти наполовину. Я смотрю на темную воду, в которую погружены мои ноги, потом на такую же темную воду за бортом, затем на почти уже неразличимый берег, и мне приходит на ум безумная идея.
– Раздевайся! – коротко приказываю я Костылю. Все, пришла моя очередь командовать.
– На кой? – спрашивает он. – Вплавь они нас в два счета догонят…
– Они нас убьют. – Я стягиваю куртку, рубашку, футболку, расстегиваю штаны. – Вспомни, что случилось с Бекой и Пономарем. Мы им не нужны живыми. Нет тела – нет дела. Да быстрее ты!
– Я не понял… – Даже в сумерках видно, как лицо Костыля вытягивается от удивления. – Мы не сможем…
– Все мы сможем! Снимай одежду!
Прожектор шарит уже совсем рядом с нами. Второй бронеход идет чуть мористее и подсвечивает своему собрату курс. Костыль торопливо сдирает с себя одежду. Я тем временем мастерю на банке из ведра, куртки и прочих шмоток некий куль, отдаленно напоминающий согнутую человеческую фигуру. Кричу Костылю:
– Делай, как я!
Он наконец понимает, о чем идет речь, и тоже мастерит куклу. Получается плохо, одежды слишком мало, остается только надеяться, что погранцы не станут долго разбираться и лупанут по лодке сразу.
– Фуфло, ой, фуфло! – презрительно бросает Костыль, оглядывая наших двойников. – Фальшак!
– В воду! Только руками не маши. – Я переваливаюсь через борт и погружаюсь сразу по шею. От холода у меня заходится сердце. Да уж, как говорится, водичка – не месяц май, хотя на самом деле уже давно лето. Рядом тихо, без плеска, уходит под воду Костыль. На поверхности остается только контейнер. Мгновение спустя Костыль выныривает. Луч прожектора слепит мне глаза.
– Поплыли! – сиплю я перехваченным горлом и отпускаю борт лодки.
Мир сразу становится невероятно огромным, а озеро – бескрайним. Замечаю в западной стороне неба последние отблески заката и плыву, стараясь не потерять их из виду. Когда на небе нет звезд, в воде ориентироваться очень тяжело, а точнее, попросту невозможно.
Плаваю я, честно говоря, средне – не быстро, не далеко и безо всякого стиля, поскольку помесь брасса с «по-собачьи» стилем назвать нельзя. Костыля я не вижу, мне сейчас не до него. Гадаю, сколько тут до берега – темнота скрадывает расстояние, но по-любому выходит, что никак не меньше трех километров.
Темный силуэт лодки, над которым чуть возвышаются куклы, постепенно отдаляется. Прожектор уже дважды почти зацепил ее, но пока погранцы еще в неведении, что уже догнали беглецов.
Переворачиваюсь на спину, отдыхаю. В этот момент желтый луч наконец выхватывает лодку из тьмы и сразу останавливается, держа ее в пятне света. Слышится звон рынды – видимо, это какая-то команда или сигнал.
– Если они сейчас спустят вельбот – нам пиндык, – вдруг раздается совсем рядом спокойный голос Костыля. – Ты быстрее можешь?
– Нет. – Я зачем-то отрицательно мотаю головой, хотя он все равно меня не видит. – Плыви один, я потом.
– Козел! – рычит Костыль и подплывает ко мне. Контейнер он транспортирует одной рукой. – Хватайся за плечо и греби ногами, только без брызг. Давай!
– Если каждому давать… – бормочу я, стиснув его скользкое костлявое плечо.
Духх! – глухо рявкает пушка монитора, и над водой прокатывается тягучий вой, похожий на пение валторны:
– У-у-у-у…
Столб белой воды с шипением и плеском встает совсем рядом с лодкой. Мы ощущаем динамический удар, к счастью, не сильный. От лодки нас отделяет метров тридцать.
И снова:
– Духх! У-у-у-у…
И снова мимо.
– Уроды косоглазые, – отплевываясь, комментирует Костыль и тут же срывается на меня: – Ты будешь грести, падла?!
– Да гребу я…
– Рукой помогай!
Третий выстрел поднимает нос лодки, корма уходит под воду, и тут же раздается дробное: «Та-та-та-та!» Лодка разлетается обломками, вода бурлит, словно там работает гигантский кипятильник.
– «Зушка», похоже, – комментирует Костыль и добавляет, обращаясь ко мне: – Не плещи, делай гребки под водой.
Молча отплевываюсь. Легко сказать: «Не плещи!», а попробуй тут не плескать, когда дышать уже нечем и силы на исходе!
С водой у меня напряженные отношения с самого детства. Как-то так получилось, что еще в первом классе, когда родители записали меня в бассейн, в группу для новичков, я на первом же занятии, делая «стрелку», захлебнулся, наглотался воды, а тренерша, вытащив меня, кашляющего и плачущего, на бортик, еще и наорала, заявив, что я «бестолочь» и «чудо в перьях».
На следующий день я закатил дома истерику, наотрез отказавшись идти «в этот дурацкий бассейн». С тех пор так и повелось – как только я видел воду, перед глазами вставало злое лицо тренерши, а в ушах звучало: «Бестолочь!» Годам к тринадцати я худо-бедно научился держаться на воде, но на этом все и закончилось. Как только я понимаю, что дно под ногами исчезает, меня охватывает панический ужас, а руки-ноги становятся буквально ватными.
Идея бросить лодку и уплыть от пограничников своим ходом, пришедшая мне, что называется, в состоянии аффекта, обернулась полным провалом. Если бы не Костыль, я бы уже утонул. Напарник оказался куда более искусным пловцом, однако и ему приходилось тяжело – по сути, он тащил к берегу и меня, и контейнер, рискуя в любой момент получить в затылок 23-миллиметровую пулю из «зушки», спаренной зенитной установки ЗУ-23, установленной на одном из бронекатеров.