И что-то говорит комбат,
И мы смеемся невпопад,
И матерится, как сапожник, старшина –
Мы были здесь и не сдались,
Но пятерых не дождались –
Кого-то – мать, кого-то – дочь, кого – жена…
Я поднимаюсь во весь рост,
За мной расстрелянный блокпост,
И сам не верю, что я цел и невредим.
И краскою на блокпосту,
Чтоб было видно за версту,
Я написал: «Спецназ непобедим!»
Вот примерно так там все и было… У нас с Костылем ситуация, с одной стороны, получше, чем на войне, а с другой – мы в полной заднице. Когда вокруг тебя люди с автоматами, воюющие на той же стороне, что и ты, ты как бы перекладываешь на них часть своих тревог и волнений. Еще часть, причем большую, берут на себя отцы-командиры. Среди них встречаются, конечно, и самодуры, и просто откровенные дураки, способные загнать подчиненных на тот свет скорым маршем, но тем не менее главная сила настоящей регулярной армии – властная вертикаль. Ты исполняешь то, что приказали, и чем четче и лучше ты это делаешь, тем быстрее твоя армия победит. Это тоже аксиома. За тебя думают другие, и от этого ты немного крепче спишь и точнее стреляешь.
А тут мы оказались в ситуации, когда против нас опытный и сильный враг, а за нас – только мы сами, два полуголых человека в чужом мире, пытающиеся выполнить подписанный контракт, а если по-честному – просто заработать немного денег себе на старость. Черт, если бы я мог, открыл бы Портал прямо сейчас и сдернул отсюда домой…
Эти мои в общем-то невеселые мысли прерывает тихий скрип двери. На крыльце появляется Костыль с каким-то тряпьем в руках. На плече у него висит кожаная сумка, под мышкой зажат ополовиненный каравай белого хлеба.
– Тихо? – спрашивает он.
– Вроде да. – Я поднимаюсь, перевешиваю контейнер за спину, протягиваю руки. – Давай, чего взять?
– Погоди, отойдем. – Костыль делает несколько шагов с крыльца, я иду за ним, и тут за нашими спинами раздается грубый голос:
– Хеле! Балло саро!
Мы замираем – не столько из-за слов, сколько от зловещего металлического щелчка, который их сопровождает. Костыль поднимает руки, хлеб и одежда падают на землю. Я следую примеру напарника.
– Камре! – приказывает голос. Человек говорит по-хеленгарски. Вначале он потребовал остановиться и поднять руки, теперь велит повернуться. Поворачиваемся – что еще остается?
На пороге дома стоит босой дед с неприятным, костистым лицом. И как Костыль его проглядел? Но прежде чем я вижу его, я замечаю направленное на нас ружье, суровую такую вертикалу двенадцатого калибра с золотой змеей на стволах. Такие ружья выпускает клондальская оружейная компания «Торс и Посаби», и они высоко ценятся по всему Центруму за безотказность и высокую кучность боя. Конечно, обычно эти двустволки используют во время охоты на всякую мелкую дичь, но надеяться, что ружье в руках у старика заряжено дробью-бекасником, бессмысленно – с такого расстояния даже дробовых патронов будет достаточно, чтобы проделать в нас дырки, в которые войдет кулак.
– Мы попали в затруднительную ситуацию, – на правильном клондальском говорит Костыль. – Остались без одежды и пропитания. Мы не воры, так сложились обстоятельства…
Он использует «благозвучные слова» специально, чтобы произвести на хуторянина впечатление. «Легенда» понятна – два клондальских джентльмена оказались в заварушке и теперь возвращаются в лоно цивилизации. Я начинаю подыгрывать:
– Почтенный хозяин, весь наш багаж утонул. Мы заблудились.
– Хватит, – прерывает наши объяснения старик, переходя на клондальский. – Вы – не отсюда. Чужаки, меркез. Это вас искали железные лодки на большой воде?
Мы молчим – дедок оказался щурым, просек все сразу. Я стою чуть ближе к крыльцу и начинаю прикидывать, сумею ли уйти с линии огня и попытаться перехватить ствол прежде, чем скрюченный палец нажмет на спусковой крючок? Вроде получается, что сумею, но для этого мне нужно скинуть на землю контейнер. Это лишнее движение, а значит – лишняя секунда…
– Хорошо. – Костыль вздыхает. – Ты прав – мы чужие. Нам нужно уйти, быстро. Мы не причиним никому зла, но нам нужна обувь, одежда и еда. Мы заплатим сколько скажешь. – Он хлопает себя по кармашкам пояса. – Помоги нам, старик. Святой Нагги заповедовал не отказывать в помощи нуждающимся, особенно когда у тебя есть чем помочь.
Морщусь – про святого Нагги он зря. Хеленгарцы очень почитают этого мученика, убитого восточными варварами тысячу лет назад. Святого Нагги разорвало согнутыми каменными соснами. Говорят, когда его привязывали к верхушкам деревьев, он жалел своих палачей, берущих на душу такой грех, как убийство невинного человека.
– Не стоит чужакам поганить святое имя своими ртами, – хмурится старик.
– Мы не просим тебя, мы готовы купить все, что нам нужно! – настаивает Костыль.
– Золото дарит удачу, но забирает здоровье, – туманно говорит старик. – Я ничего с вас не возьму, но ничего и не дам. Уходите.
– Ну хотя бы попить-то можно? – Костыль кивает на колодец в углу двора.
– За хутором родник. – Старик машет рукой на северо-запад. – Идите и пейте. И уходите. Вас будут искать, а когда найдут, я не хочу, чтобы это произошло на моей земле.
Я понимаю, о чем он – по хеленгарским поверьям, место, где убили человека, считается нечистым десять лет. Если убийство произошло на поле, его не пашут, если в доме – его сжигают.
Костыль молча разворачивается и идет прочь от дома, вскинув голову, как на параде. Видно, что он зол и с трудом сдерживается. Что-то мне подсказывает, что при желании он мог бы даже в одиночку засунуть этому старому пердуну его пукалку в задницу и взять все, что нам нужно, но предпочел этого не делать.
А еще я понимаю, что переговорщик из него хреновый.
* * *
Родник мы находим быстро – старик не соврал, в небольшом овражке действительно обнаруживается крохотное озерко, на дне которого бьет из-под земли чистый ключ. Бурлят песчинки, вода ледяная, от нее ломит зубы. Напившись, я ложусь в траву, смотрю на небо, на ветви деревьев, на мелькающих птиц на фоне кудлатых облаков. Хочется закрыть глаза, уснуть – и проснуться дома, когда все закончится.
– Подъем, – рычит Костыль. – Надо уходить, быстро. Старик сдаст нас с потрохами при первой же возможности. Эти куркули на хуторах все такие. Им все равно, какая власть, лишь бы их не трогали. Это еще хорошо, что он оказался там один, были бы в доме его сыновья, нас бы связали и повезли в ближайший город. А то и просто вывели в лес и придушили, у них это запросто.
Поднимаюсь, смотрю на Костыля. Его неожиданно длинная тирада – попытка оправдаться. Он, весь такой из себя крутой, прошляпил старика и едва не погубил нас. Можно, конечно, сказать об этом вслух, но зачем? Лучше от этого не станет никому. «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…»