Book.

— Хм, — сказала Кинсман. — А эту атаку она как-то заметила. Увернулась почти вовремя.

Имплантаты. На секунду Лабин вернулся на хребет Хуан де Фука, вспомнил, как спокойно застывал под трехкилометровой толщей черной ледяной воды, чувствуя, как тик-тик-тикает сонар «Биб», отражаясь от механизмов в его груди...

— Она чувствует щелчки, — сказал он. — Передай Ганди...

Еще один заход. В этот раз цель встретила атаковавшего лицом к лицу, ее глаза напоминали яркие кляксы в темном пазле, она подняла руку, самонадеянно пытаясь отразить двести килограммов костей и мускулов... «Минуту, у нее что-то зажато в руке, что-то...»

Картинка дернулась влево. Вода неожиданно закрутилась, правда, теперь поворот был далеко не таким плавным и контролируемым, как раньше, дельфин ушел в баллистический штопор, который замедляли только тече­ния вокруг. Сбоку сгущалась новая разновидность тьмы, черное кровавое облако, на миг ставшее кучевым, прежде чем круговращение вод не рассеяло его.

— Черт, — выругалась Кинсман. В шлемофоне Лабина шепот прозвучал так оглушительно, что мог бы перекрыть гром.

«Она сберегла свою газовую дубинку. Пронесла от самой „Биб", пока ехала, шла, на попутках добиралась через весь этот треклятый континент. Какая молодец...»

Изображение взорвалось тьмой и всплеском помех. Лабин вновь стоял на берегу, простыня дождя превра­тила мир в размытое пятно, и вокруг было ненамного светлей, чем в месте, которое Кен только что покинул.

— Ганди мертв, — доложила Кинсман.

Она отправила еще двух дельфинов на место гибели их напарника. Спустя пару секунд после их прибытия Лабин взобрался на дамбу. Бертон уже ждал там с заряженным «кальмаром», вода каскадом падала с его плаща.

— Распределите их по местности, — приказал Лабин Кинсман по связи. — Повышенное внимание на труп и участки, уходящие в озеро. — Он взял ласты со скутера и подошел к краю дамбы, Бертон встал рядом. — Что насчет Ганди?

— Ему конец.

— Нет, я имею в виду, что насчет эмоциональных связей? Не повлияет ли его потеря на работу остальных?

— На Сингера и Колдикотта не повлияет. Он им никогда особо не нравился. Потому я их и послала.

— Хорошо. Остальных отправьте по сходящимся тра­екториям, но держите подальше от водосбросов.

— Нет проблем, — отозвалась Кинсман. — От них там все равно толку мало, с такой-то акустикой.

— Я переключаюсь на вокодер через тридцать секунд. Пятый канал.

— Принято.

Бертон равнодушно наблюдал за тем, как Лабин натягивает ласты.

— Не повезло! — бросил он, стараясь перекричать бурю. — С канализацией, я имею в виду!

Кен подрегулировал завязки на ногах, африканер пе­редал ему «кальмара». Лабин запечатал лицевой клапан. Гидрокостюм соединился с линзами, словно жидкая ре­зина, заблокировал нос и рот. Кен стоял, отгородившись от ливня, чувствовал, как начинает задыхаться, но оста­вался совершенно спокойным.

«Удачи», — неслышно произнес Бертон.

Лабин прижал «кальмара» к груди и шагнул в пропасть.

Озеро Мичиган с ревом сомкнулось у него над головой.

В пятнадцати метрах к северу один из чикагских водосбросов извергал в озеро бесконечную струю рвоты: водовороты и завихрения от него добирались до Лабина с чуть приглушенной силой. Вихрями кружился туман из микроскопических пузырьков, размазывая по воде грязный свет. Мусор плавал по эксцентрическим орбитам, выцветая белым вблизи. Вода хлюпала и чавкала со всех сторон. Сверху едва видная, усеянная дробинами дождя поверхность корчилась, словно ртуть под огнем пулемета, и все вокруг затоплял всепроникающий, глубокий, оглушающий рев водопадов.

Лабин вращался в потоке, чувствуя, как заполняются водой внутренности, и ощущал истинное наслаждение.

Он не думал, что Лени сразу уйдет ко дну. Возможно, она не подозревает о подлодках, курсирующих на больших глубинах, но о дельфинах и сонаре уже узнала. К тому же Кларк прекрасно понимала, как турбулент­ность влияет на сенсорные системы — и электронные, и биологические, — а потому будет держаться ближе к берегу, прячась в какофонии водосбросов. Скоро она украдкой двинется по краю на север или юг, поползет по мутным джунглям из отбросов и обломков, накопившихся за три века политики «с глаз долой — из сердца вон». Даже при полном штиле там нашлось бы где укрыться.

Сейчас же Лени, по всей вероятности, оправлялась от ударов, а может, и от шока. Ганди дважды достал цель, прежде чем та ответила: поразительно, что она вообще не потеряла сознание и даже дала бой. На время ей при­дется затаиться в какой-нибудь дыре и переждать.

Лабин взглянул на навигационную консоль, закрепленную на запястье. Там сверкала небольшая двумерная схема, где главной звездой, пересечением четких зеленых линий был сам Кен. Время от времени в периметр заплы­вали желтые точки — дельфины Кинсман патрулировали территорию. Еще одна точка, гораздо ближе, вовсе не двигалась. Лабин направил «кальмара» и выжал сцепление.

Ганди превратился в фарш. Заряд от дубинки Кларк пришелся в правую сторону головы; переднюю часть животного снесло моментально. За спинным плавником тело оказалось практически нетронутым. Мясистые обломки ребер и черепных костей торчали с левой стороны, а мани­акально-идиотическая ухмылка афалины не исчезла даже после смерти. От правой же стороны не осталось ничего.

Тело Ганди наскочило на затонувшую арматуру. Течение здесь шло от берега; видимо, дельфин встретил свою судьбу ближе к молу. Лабин развернул «кальмара» и поплыл к берегу.

— ...прини...Ла...янный?

Фрагменты слов жужжали вдоль нижней челюсти, практически теряясь в царящем вокруг грохоте. Неожи­данно Лабина осенило, и он вывернул мощность воко­дера на максимум:

— Никаких переговоров по этому каналу. У Кл...

Слова, превращенные механикой в грубый металлический скрежет, застали его врасплох. Уже несколько месяцев имплантаты не увечили ему голос так сильно. От этого звука в нем даже проснулось нечто сродни ностальгии.

— Никаких контактов, — продолжил он. — У Кларк есть имплантаты линейной амплитудно-частотной моду­ляции. Она может нас подслушать.

— ...не?..

Даже если бы Лени настроилась на правильный канал, Лабин сильно сомневался, что она смогла бы извлечь из сигнала больше пользы, чем он сам. Акустические моде­мы не были рассчитаны на пенящуюся воду.

«Да и с чего ей слушать? Откуда ей знать, что я вообще здесь?»

Но он ничего не хотел оставлять на волю случая, поэтому молчал так же, как и его жертва, где бы она ни притаилась, а вокруг бушевало озеро.

Интуиция — это не ясновидение. И не догадки. Интуиция — это сводный отчет, итог работы тех девяноста процентов высших мозговых центров, что действуют бессознательно — но не менее последовательно и строго, — чем самоосознающая подпрограмма, мнящая себя личностью. Лабин скользил сквозь такую муть, что даже «кальмара» едва видел; он оставил машину и медленно двинулся сквозь мертвый извилистый лабиринт обломков и отмелей. Со всех сторон торчали шипы и зазубренные края, пробиваясь сквозь слои слизи, которые смягчали разве что их вид. Кен положился на волю потока, тот поначалу нес его прочь от берега, затем подхватил и швырнул к основанию дамбы. Там рифтер пополз вбок по серой выскобленной поверхности, словно краб, вжимаясь в бетон, а вода пыталась отлепить и отбросить его, как старую наклейку. Он отдался на волю интуитивных подпрограмм; теперь они оценивали сценарии, рылись в памяти, вспоминали более счастливые времена, когда Лени обнаруживала такие-то мотивы, такие-то предпочтения. Он исследовал парочку подходящих убежищ, проигнорировал другие и даже не смог бы сказать, по­чему так поступил. Но все части Кена Лабина прошли хорошую подготовку — и мозговой ствол, и аналитические подпрограммы, и крохотный гомункул, неловко рассевшийся позади глаз. Каждый прекрасно понимал, что делать ему, а что оставить другим.