– Мы еще не придумали, как быть дальше, – с неподдельной искренностью вещал Хобб. – Наши исследователи и врачи работают над разгадкой секрета лекарства; как только им это удастся, мы начнем его производить. Но это временно. Если ситуация изменится, позвольте вас заверить: мы вместе с вами решим, что делать. Общество будет действовать сообща, в противном случае это неэффективно.
И вот еще что я хотел сказать. – Он сделал театральную паузу, и Кира заметила, что это подействовало: зрители притихли и подались вперед. Хобб поднял палец, привлекая внимание к тому, что собирался произнести, и продолжил: – В ходе наших экспериментов над партиалами кое-что выяснилось. Это изменит нашу жизнь и весь наш мир, – он набрал в грудь воздуха. – Партиалы умирают, причем быстро, никто и ничто не сможет их спасти. Через год наш злейший враг исчезнет навсегда.
Стадион содрогнулся от ликования.
* * *
– Мы не сможем его синтезировать, – заявила Кира. После собрания на стадионе Маркус проводил ее домой. Они сидели в гостиной. Кира знала правду, и та выжигала ее изнутри, точно раскаленный добела уголь: лекарство, то бишь Наблюдателя, нельзя искусственно воссоздать, а тесты, которые она провела, показали, что ее организм этот феромон не вырабатывает. И если она действительно партиал, как уверяла доктор Морган, то кто ее сделал и для чего, по-прежнему оставалось загадкой.
Кира лишь надеялась, что не создана с дурными целями.
– Мы не сможем его ни изготовить, ни подделать, у нас просто нет оборудования, – продолжала она. – Я вообще не уверена, что оно существует. Может, у «ПараДжен» что-то и было, или у тех, кто создал вирус, но их же больше нет. Единственный способ получить лекарство – у партиалов.
– Изольда говорит, Сенат разрабатывает план вторжения на материк, – заметил Маркус.
– На случай непредвиденных обстоятельств, – кивнула Кира, которая теперь числилась экспертом по таким вопросам и часто консультировала Сенат. Правда, теснее всего она общалась со Скоузеном, с которым вместе работала. Кира знала, что сенаторы что-то планируют, но не догадывалась, что именно. – Изольда не сказала когда?
– Наверно, через несколько месяцев. – Маркус беспомощно пожал плечами. – Одно дело – смотреть, как умирают новорожденные, когда ты уверен, будто с этим ничего не поделать, но теперь, когда известно о лекарстве… С тех пор, как мы спасли Арвен, умерли трое младенцев, а две женщины, которым сделал инъекции Товар, еще не родили. Мы не знаем, что дальше, но, как бы то ни было, люди больше не станут сидеть сложа руки. А теперь, когда все узнали, что партиалы умирают, рано или поздно потребуется новый план. Разумеется, предложения выдвигают самые разные: одни хотят объявить войну, другие – устроить мирные переговоры. Учитывая, как все складывается… – Маркус покачал головой. – Скорее всего, наших посланцев там просто перестреляют. Хотя не исключено, что все-таки удастся договориться.
– Мы с ними обошлись не лучше, – нахмурилась Кира. – По-моему.
Она так и не решила, как относиться к Сэмму: что, если он ее обманывал? Возможен ли вообще мир с партиалами?
– Кира, – глубоко вздохнув, проговорил Маркус; голос его был так нежен и глух, что имя прозвучало почти зловеще. Кира догадалась, что он хочет сказать, и мягко перебила:
– Я не могу остаться с тобой.
Девушка заметила, как из Маркуса словно выпустили воздух: взгляд потух, лицо омрачилось. Маркус опустил голову.
– Почему? – спросил он.
«Не «почему нет», – подумала Кира, – а просто «почему». Ведь это совсем другой вопрос. Значит, он догадывается, что у меня иная причина: я бегу не от него, а к чему-то другому».
– Потому что мне надо уехать, – пояснила Кира. – И кое-что найти.
– То есть кое-кого. – В голосе Маркуса послышались слезы. – А именно Сэмма.
– Да, – призналась Кира. – Но это… не то, что ты думаешь.
– Ты хочешь прекратить войну. – Он произнес это буднично, как факт, но за его словами Кира почувствовала прежний вопрос: «Почему?» Почему она уходит от него? Почему не зовет с собой? Зачем ей Сэмм, когда рядом есть Маркус? Однако ничего этого он не сказал, да Кира все равно не смогла бы ему ответить.
«Потому что я партиал. Потому что я загадка. Потому что вся моя жизнь, весь мой мир теперь намного больше, чем был несколько месяцев назад, и ничего в нем не понятно, кругом таится опасность, а я каким-то странным образом оказалась в эпицентре событий. Потому что силы, о существовании которых я даже не подозревала, используют меня в целях, которые я даже не могу понять. Потому что мне надо выяснить, что я есть.
И кто».
Пришел черед Киры плакать. Ее голос дрогнул:
– Я люблю тебя, Маркус, правда, и всегда любила, но… я не могу тебе всего объяснить. По крайней мере, сейчас.
– А когда?
– Может, скоро. Может, никогда. Я еще даже не знаю того, чего не могу тебе рассказать, ты… просто поверь мне, хорошо?
Маркус взглянул на собранный рюкзак, который стоял у двери:
– Уходишь сегодня?
– Да.
– Сейчас?
Кира замялась:
– Да.
– Я пойду с тобой, – предложил Маркус. – Меня здесь ничего не держит.
– Ты не можешь пойти со мной, – решительно возразила Кира. – Ты мне нужен здесь.
«Я не готова к тому, чтобы ты узнал всё, что я хочу о себе узнать. Я не готова к тому, чтобы ты узнал, кто я».
– Хорошо, – только и ответил Маркус. За этим коротким словом скрывалась досада, переходившая в злость. Он медленно поднялся, подошел к двери, открыл ее. И замер на пороге.
– Спасибо тебе, – проговорила Кира. – За всё.
– Пока, – сказал Маркус.
Кира сморгнула слезу:
– Я тебя люблю.
Маркус развернулся и вышел. Кира еще долго таращилась на пустой дверной проем.
Нандита так и не вернулась, в доме было холодно и пусто. Кира собрала вещи: одежду, постельные и походные принадлежности, новую аптечку. На плечо повесила винтовку, в кобуру на бедре сунула пистолет. В последний раз оглядела дом, расправила покрывало на постели и краем глаза заметила блик. Стекло стоявшей на тумбочке фотографии в рамке. Кира нахмурилась, подошла ближе. Это не мое.
На снимке было трое людей перед каким-то зданием. Фотография стояла вверх ногами, Кира медленно повернула ее.
И ахнула.
Посередине была она, еще ребенок, лет четырех от роду. Справа отец – он выглядел в точности таким, как Кира его запомнила. Слева стояла Нандита. За ними, на высокой кирпичной стене, виднелась надпись.
«ПараДжен».
В углу фотографии кто-то оставил короткое сообщение, неровными буквами торопливого и отчаянного почерка.