А мы тем временем увлеченно креативили. Перекрестили себя из экипажа «Звезды Смерти» в футбольную команду «Братья по разуму» и ходили страшно гордые. Хохма про разум заключалась в том, что совокупный ай-кью нашей бригады равен себе же, поделенному на число работников. Ну, сами посчитайте, если не лень.
Мы были в ауте, когда шутку не просек никто из заводских вообще. Ну совсем. Кен не в счет, он тогда учился. Джейн секунду подумала – и сказала, что минимальный коэффициент интеллекта семьдесят, поэтому задача не имеет смысла. То, что семьдесят – условное число, взятое еще самим великим Айзенком вместо нуля ради корректности, чтобы не обижать тех пиндосов, у которых мозгов реально нуль, она не знала и знать не хотела. Не бывает – и все.
«Братья по разуму» впали в уныние. Стало ясно, что у нас проблема с чувством юмора. Видимо, оно испортилось от работы на веддинге. Потом мы решили, что просто слишком умные для завода. Это вообще убило: пора, значит, увольняться. И тут наш зоотехнический тим-лидер просиял лицом. Ничего мы не умные, сказал он, наоборот, эта история лишний раз доказывает, что мы не прикалываемся, а настоящие дураки! У нас действительно ай-кью нулевой. А чувства юмора нету в принципе. Мы кретины – и нам кайф! Будем вести себя, как положено дуракам. Они шутят про что? Про то, что понятно любому дураку.
– С этого момента, – заявил он торжественно, – шутим только про жопу! Все слышали?
Курилка взорвалась аплодисментами, пара молодых специалистов неспешно удалилась прочь – стучать пошли наперегонки, лизоблюды пиндосские.
– А кто вместо нас станет шутить про жопу, – добавил Михалыч, – мы ему на жопу глаз натянем!
– Забьем копирайт, – сказал я.
После слова «копирайт» из курилки тихо слинял мастер участка. А нас понесло, и мы начали шутить.
Мы были уверены, что жопа для русского человека тема близкая и животрепещущая. Она в России повсюду, и нам без нее никуда. Меня еще в школе ею замучили, а потом я ее дополнительно нанюхался, когда готовился в институт. Ведь жопа – центральная тема русской классической литературы. Сами помните небось:
«Путешествие из жопы в жопу»;
«Кому на жопе жить хорошо»;
«Капитанская жопа»;
«Жопа нашего времени»;
«Горе от жопы»;
«Мертвые жопы»;
«Война и жопа» (в оригинале, между прочим, «Жопа и миръ»);
«Униженные и оскорбленные» (навязано издателем, поскольку исходное заглавие было совсем ни в какие ворота);
«Жопы и дети»;
«Бедная Жопа»;
«и так далее», как говорил классик.
Ну и культовые пьесы МХАТа «На жопе» и «Жопа», естественно.
А еще футуристическая поэма «Жопа в штанах».
В советское время эта тема не была заброшена, а, напротив, развита и углублена. Начиная с простецкого «Как закалялась жопа», взлетев до высокой прозы «Один день Ивана Денисовича в жопе», она достигла своего апогея в фантастическом романе «Обитаемая жопа», который одним уже названием описывает Россию и ее героический народ точнее некуда…
Нас ждал полный и унизительный провал.
Кое-кто деликатно похихикал, но в массе своей публика не улавливала, о чем мы вообще. Оказалось, если ты всего-навсего хорошо учился в школе, а твой бригадир поступал в зоотехники, вы уже оторвались от народа. Вы и есть та самая русская интеллигенция, которую хлебом не корми, дай поизгаляться и от которой одни неприятности.
И стало вдруг грустно.
Сам того не желая, веддинг поднял один из ключевых российских вопросов: если мы – интеллигенция, тогда на что похожа настоящая и кому она нафиг нужна?
Единственное, чего мы добились, – на заводе больше никто не шутил про жопу, потому что знали: богатырь Михалыч обещал за это забить шутнику копирайт.
И всю эту чушь прекрасную, включая забивание копирайта, мне припомнили, когда оказалось, что я рисую антиамериканские плакаты.
Лично мистер Джозеф Пападакис задался вопросом: почему этот парень у нас работает? Он что, особенный? У нас две с лишним тысячи народу, и если директор знает кого-то по имени, значит, человек того стоит!
– Я помню этого вашего художника! – рычал Пападакис. – Но я его помню не потому, что он хороший, а потому, что он плохой! Так не должно быть! Вам не кажется, Калиновски, что я запомнил по вашей милости слишком много плохих русских? Они должны вылетать через проходную головой вперед – и никогда не возвращаться назад! А вы покрываете их выходки, объясняя это каким-то моральным климатом! Это что за климат такой, в котором размножаются клоуны?!
– Ну, это такой… местный климат, – сказал Калиновски. – В Америке клоуны развлекают тебя, в России ты развлекаешь клоунов. Россия трудная страна для работы.
– Ваш клоун уволен! – заорал Пападакис. – Или я сделаю клоуна из вас!
– Это мой человек, – сказал Калиновски очень спокойно. – Он мне нужен. На этого мелкого гаденыша я поймаю крупного гада. Потерпите, босс, очень вас прошу.
– Мне надоели ваши шпионские игры! Почему я должен терпеть у себя под боком какой-то долбаный филиал долбаного гестапо?! – возмутился Пападакис.
В Америке Рой подал бы на него в суд за такое сравнение. В России он почувствовал себя польщенным. Сам того не желая, Калиновски обрусел, а русские уважали гестапо – кажется, там служил какой-то их национальный герой.
– Я действую только в интересах завода, – гордо заявил Рой.
– Вы хотите сказать, если в Америке директор командует заводом, то в России завод командует директором? – спросил Пападакис вкрадчиво и потянулся за пепельницей.
Дальше был крик, беготня, грохот мебели и едва ли не гонки на выживание. Калиновски вышел из кабинета директора весь потный и взъерошенный, но направился не к себе, а в «отдел культуры». И там сказал начальнику:
– Напоминаю: это мой человек. Что бы он сейчас ни выкинул, мы его сами не трогаем и другим не даем. Вы знаете почему.
И пиндосы оставили меня в покое.
А кадровик вызвал по собственной инициативе – в глаза мои честные посмотреть и убедиться, что странные вещи творятся на вверенной ему территории. Кому это надо – меня подставлять? Ну кому я нужен?
А главное – зачем?
* * *
Калиновски позвонил Кену и спросил:
– Ты готов?
– Не сегодня, – ответил Кен.
– Ну-ну, – сказал Калиновски. – Гляди. Так и останешься в мальчиках на побегушках. Конечно, если тебе это нравится…
Вполне прозрачная угроза, но Кен только хмыкнул.
– А ты уверен, что с твоей докладной все в порядке? – вдруг спросил Калиновски.
Кену стало горячо, а потом сразу холодно. На заводе не проверяли доносы, если их подавал менеджер на рабочего, – слово менеджера было правдой по умолчанию. А вот если один пиндос настучал на другого…