Что-то не так.
Программа усиленно искала соответствия. Множились сообщения об ошибках – на экране появлялись все новые и новые красные строчки. Грилье был понятен их смысл: в поисках совпадений программа вышла за пределы нормальных статистических допусков. Это означало, что образцы крови отличаются куда значительнее, чем можно было ожидать.
– Но они же брат и сестра, – прошептал он.
А может быть, и нет. Определенно нет, если судить по крови. Харбин и Рашмика Эльс никогда не состояли в родстве.
Более того, похоже, Рашмика Эльс родилась вовсе не на Хеле.
В момент пробуждения ему показалось, что произошла ошибка. Он по-прежнему лежал в черном ящике. Секунду назад над ним суетились техники: делали надрезы, вводили трубки, осматривали катетеры и меняли на новые, как дети, увлеченные игрой. И вот люди в белых капюшонах снова суетятся над ним, склоняются в прозрачной дымке испарений.
Не сразу удалось сфокусировать взгляд на белых фигурах, они колебались, словно облака, соединяясь и разделяясь.
– Что… – выдавил он.
Говорить было почти невозможно. Что-то царапало его горло острыми краями.
Один из техников наклонился и попал в поле его зрения. Белое пятно разрешилось в обрамленное капюшоном лицо, нижнюю часть которого скрывала хирургическая маска.
– Спокойно, Скорп. Помолчите несколько минут.
Он исторг звук, сердитый и вопросительный. Похоже, техник его понял. Он сдвинул назад капюшон и опустил маску, открыв Скорпиону лицо. Мужчина, похожий на старшего брата человека, которого свинья когда-то знал.
– Вам нечего опасаться, – сказал техник. – Все получилось.
– Волки? – прохрипел Скорпион.
– Мы от них избавились. Если помните, им удалось обзавестись защитой от гипометрического оружия. Эти пушки больше не наносили урона. Но у нас оставались орудия класса «Ад», которые мы не отдали Ремонтуару.
– Сколько? – спросил он.
– Мы израсходовали все, кроме одного. Но волков прикончили.
Для Скорпиона в первые мгновения это ничего не значило. Но память уже приходила в порядок, слова обретали смысл. Правда, возникло ощущение дезориентации, словно он сорвался в пропасть, которая медленно расширялась, раскрывая геологические глубины. Земля, которая пару секунд назад была рядом, теперь уносилась вдаль, чтобы затеряться навеки. Воспоминание о техниках, вставлявших в него трубки, внезапно стало древним, второстепенным или даже третьестепенным, словно это происходило с кем-то другим.
Техники вынули из горла Скорпиона дыхательное приспособление. Он хрипел; при каждом вздохе казалось, будто горло и бронхи набиты толченым стеклом. Что испытывают после разморозки люди? Им так же плохо или криокапсула – это специальный ад для свиньи? Вряд ли это кому-нибудь известно наверняка, подумал он.
Эта мысль развеселила его, и он рассмеялся. Осталось всего одно орудие. Всего одно! А когда-то их было почти сорок.
– Ну, будем надеяться, что одной пушки нам хватит, – произнес он, когда наконец почувствовал, что способность к речи восстановилась. – А что с гипометрией? Говоришь, просто мусор?
– Я этого не сказал. Может, со временем новые волки разработают защиту, которая была у перебитых нами. Пока будем надеяться, что гм-орудия нам пригодятся.
– О боже! Ты сказал «новые». Как это понимать?
– Мы подлетаем к Йеллоустону, – ответил техник. – Точнее, к системе Эпсилона Эридана, и дела наши обстоят нелучшим образом. Мы не можем снизить скорость до внутрисистемной, чтобы повернуть к Хеле.
– Почему не можем? Что-то не так с кораблем?
– Нет, – ответил техник.
Скорпион вдруг понял, что говорит с Васко Малининым. Уже не с юнцом, а со взрослым мужчиной.
– Что-то не так с Йеллоустоном.
Скорпиону это совсем не понравилось.
– Я хочу посмотреть, – сказал он.
Но прежде чем его отвели посмотреть, он повидался с Аурой. Девочка пришла к криокапсулам с матерью. Скорпион был потрясен. Он не поверил бы, что это Аура, если бы не те же легко узнаваемые золотисто-карие глаза. Вживленный металл бросал ему на лицо отблески, радужные, словно масляные пятна на воде.
– Привет, – сказала Аура.
Она держала мать за руку и головой доставала той до бедра.
– Нам сообщили, что ты проснулся. Скорпион, как ты себя чувствуешь?
– Ничего себе, – ответил он, думая, что уже почти вправе так сказать. – Криосон – это всегда риск, но я был готов.
«Тоже мне открытие!» – подумал он.
– А как ты поживаешь, Аура?
– Мне уже шесть, – сообщила она.
Хоури вступила в разговор:
– Сегодня у нее детский день, Скорп. В такие дни Аура ведет себя более или менее похоже на шестилетнюю. Но она не всегда такая. Просто имей это в виду.
Скорпион пытливо смотрел на мать и дочь. Хоури выглядела старше, но не намного. Черты лица стали чуть резче, как на портрете, по которому художник прошелся остро отточенным карандашом, любовно подчеркнув каждый изгиб, каждую складочку. Отросшие до плеч волосы она разделяла ровным пробором и крепила маленькой серой заколкой. В них появились нити седины, лишь подчеркивающие черноту остальных. На шее обозначились морщинки, которых он раньше не видел; руки как будто исхудали. Но эта была все та же Ана, и не знай Скорпион, что прошло шесть лет, он, возможно, и, не заметил бы этих перемен.
Мать и дочь были в белом. На Хоури – длинная, до пола, юбка из мятой ткани, жакет со стоячим воротником и застегнутая под горло блузка. На Ауре – юбка до колен поверх белых легинсов и простая кофточка с длинными рукавами. Она была коротко подстрижена, темные вихры торчали, как у мальчишки, челка ровно нависала над глазами. Женщина и девочка стояли словно пара ангелов, слишком чистые для корабля, каким его помнил Скорпион. Хотя, возможно, на борту многое изменилось. Как-никак шесть лет прошло.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил он Ауру.
– Мне уже шесть, – ответила девочка. – Хочешь осмотреть корабль?
Скорпион улыбнулся, надеясь, что не испугает ребенка:
– С удовольствием. Но мне сказали, что для меня есть очень срочное и важное дело.
– А что именно тебе сказали? – спросила Хоури.
– Возникла проблема.
– Тоже мне открытие! – улыбнулась Хоури.
Но Валенсин отказался выпустить его из отсека криосна без полного медицинского осмотра. Врач заставил Скорпиона лечь на койку и призвал на помощь зеленых медицинских роботов. Машины жужжали над пациентом сканерами и зондами, а сам Валенсин поднимал свинье веки и светил ярким, до мигрени, фонариком в глаза, бормоча что-то под нос, словно нашел какой-то непорядок.