Он снова покачал головой и отвернулся.
Вернувшись в скиммер, я позвонила Алексу:
– Мое место все еще не занято?
Элиот Статкинс не обрадовался, когда я сказала ему, что мой очередной полет на корабле «Ригеля» станет последним.
– Почему, Чейз? – Он попытался взять отеческий тон, но не слишком преуспел в этом. – Мы всегда можем найти другого пилота, но вы отказываетесь от прекрасной возможности. Что, если вы немного подумаете? Спешить некуда. Когда прилетите на Аркон, пришлите мне сообщение. Мне лично. Сообщите о своем решении. Пока что я не буду ничего предпринимать.
– Элиот, полеты – это не для меня.
– Почему?
Похоже, мои слова его потрясли. Неужели я не осознаю, как глупо поступаю?
– Сами полеты тут ни при чем. Речь идет о…
– Да?
– О моих будущих отношениях с Алексом.
– С тем торговцем антиквариатом?
– Да.
– Не могу поверить, что вы действительно так считаете. Торговец антиквариатом? Что ж, дело ваше. Но я прошу вас подумать. Знаю, мы платим намного меньше его, но зато будем существовать и через тридцать лет, а он, черт возьми, завтра может свернуть лавочку. У нас вы получаете множество бонусов, не говоря уже о жилье, хорошей пенсии и страховке. Где еще вы сделаете такую интересную карьеру? Большинство пилотов отдали бы все за такую работу, как у вас.
Я поблагодарила его и сказала, что пошлю сообщение с Аркона. Час спустя я поднялась на борт «Гонсалеса» и начала готовиться к отправлению.
С мостика я позвонила Робину.
– Чудесно, – ответил он. – Когда вернешься, отпразднуем.
– Давай.
– Чейз…
– Да?
– Кажется, я тебя люблю.
Нельзя сказать, что полет прошел без происшествий. Еще до прибытия на Аркон мне пришлось разбираться с оргией, разыгравшейся в главном салоне, пассажиром, недовольным едой, – он заявлял, что во всем виновата я, – и ссорой из-за карточного выигрыша, результатом которой стала сломанная челюсть. Ах да, еще мне пришлось принимать роды.
На Арконе один из пилотов-ветеранов сказал мне, что это вполне обычное дело.
– Не беспокойтесь, – заверил он, – вскоре вы сможете решать любые проблемы, даже стоя на голове.
Я послала Элиоту сообщение, подтверждая свой отказ.
В последнюю ночь на корабле я почти не спала. Настала полночь, но я сидела, подремывая, на мостике: возвращаться в каюту не хотелось. Три часа назад мы вошли в прыжок, и на корабле царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным шумом двигателей и вентиляторов. Когда я рассказала о своем решении Джеку, он поздравил меня, но больше никак не отреагировал. Однако чуть погодя я услышала недолгий шум помех, что у искина соответствовало легкому кашлю.
– Чейз?
– Да, Джек?
– Рад, что вы счастливы. Но мне будет вас не хватать.
– Спасибо, Джек. Мне тебя тоже.
– Вы уверены, что правильно поступаете?
– Да, уверена.
– Хорошо. Я так и думал. Удачи вам.
– Спасибо.
– Можно еще кое-что сказать?
– Конечно.
– Узнав вас за эти несколько недель…
– Да?
– Я впервые подумал, не лучше ли быть человеком.
Каждый индивидуум погибает в беспомощных судорогах одинокой агонии.
Уильям Джеймс. Многообразие религиозного опыта [5]
Войдя в загородный дом, я увидела цветы на столе. Алекс дал мне время расположиться, а затем спустился вниз и обнял меня.
– Рад, что ты вернулась, Чейз, – сказал он. – Без тебя тут было совсем по-другому.
– Что ж, спасибо. Похоже, пилотировать транспортные корабли – это не для меня.
По этому случаю мы опорожнили бутылку варикотского вина. Было еще утро, а я не привыкла пить до обеда, и Алексу пришлось меня накормить, чтобы привести в норму.
– Несомненно, – сказал он, – Кавальеро что-то упустил или за чем-то недосмотрел, и это привело к серьезным последствиям для Рэчел. Именно поэтому и случилась ссора, если можно ее так назвать.
– Значит, – ответила я, – во время одного из туров произошло некое событие, настолько значительное, что оно привело к самоубийству капитана двадцать восемь лет спустя. Нам нужно выяснить, что это было. Судя по всему, его зафиксировали лишь телескопы и датчики: ни один из пассажиров, похоже, ничего не заметил.
– Так или иначе, после возвращения она поссорилась с Кавальеро и рассказала об увиденном Таттлу. И вероятно, даже показала, слетав вместе с ним.
– Но если речь идет об инопланетянах, почему Таттл молчал?
– В том-то и вопрос, Чейз. Рэчел на него уже не ответит, и Таттл тоже. Не знаю. Нам известно только то, что рассказывала Рэчел: якобы они столь опасны, что Рэчел и Таттл предпочли сохранить в тайне их существование и местонахождение. Но если это правда, значит она наткнулась на них не во время тура, а во время полета с Таттлом. Иначе пассажиры узнали бы о случившемся.
– Нужно выяснить, куда она летала в последний раз. Как назывался ее корабль?
– «Серебряная комета».
– Но сведений не сохранилось.
Позвонила Одри и сообщила, что довольна моим решением.
– После твоего ухода он стал другим, – сказала она. – Кажется, я начинаю ревновать.
– Думаю, – сказал Алекс, – пришла пора устроить конкурс от имени «Рэйнбоу». Придется вручить несколько призов.
– Зачем? – спросила я.
– Чтобы создать себе рекламу.
– А если серьезно?
– В том последнем туре пассажиры наверняка снимали видеоролики.
– Может быть. Не знаю.
– Туристы всегда снимают, чаще всего – из иллюминаторов. Где-то у кого-то сохранилась видеозапись последнего полета. Нужно ее найти.
– Думаешь, на ней есть инопланетяне?
Алекс рассмеялся:
– Нам понадобится помощь Шары. Что бы там ни случилось, можно с уверенностью предположить: к тому объекту туров больше не отправляли. Значит, нужно искать самый поздний по времени тур к каждому объекту, надеясь, что он был последним. Наверняка должны найтись фотографии неба. Отдадим их Шаре. Пусть выяснит, где они сделаны.
– Ладно, – кивнула я. – Может, и получится.
Два дня спустя «Рэйнбоу» объявила конкурс «Космический турист». В объявлении говорилось, что мы собираем самые интересные фото– и видеоизображения, сделанные непрофессионалами с борта туристических кораблей, – кольца планет, кометы, солнечные вспышки, светящиеся облака, инопланетные пейзажи и прочее, взывающее к нашему чувству внеземной красоты.