Ему улыбались и кланялись и епископальные чалдаряне, и мейсаляне. Некоторые даже приветствовали монаха на старинный имперский манер. Коннектенцы, вне зависимости от вероисповедания, уважали тех, кто сумел сделаться совершенным. Даже дэвы и дейншокины, которые встречались во всех крупных городах Коннека, и те почитали святых.
Старый замок Метрелье стоял на высоком холме в излучине широкой реки Верс, которая лениво и неторопливо несла вдаль свои коричневые воды. С незапамятных времен здесь располагалась резиденция правивших Коннеком герцогов. Нынешнюю крепость выстроили четыре века назад из известняка, добытого в местных каменоломнях. Возводили ее прямо на фундаменте древнебротской твердыни, которую растащили на камни за два века, последовавшие за развалом Древней Бротской Империи.
Непогода оставила на грязных стенах из рыхлого известняка свой след. «Вряд ли замок продержится еще сто лет», – подумал брат Свечка.
Стены Метрелье словно отражали характер его обитателя. Во всяком случае, так говорили в Каурене. В народе герцога прозвали Великим Недотепой.
Тормонд IV никогда не совершал ничего грандиозного.
Но именно за это Тормонда IV и любили в Коннеке.
Герцог не лез ни в чьи дела, а коннектенцам весьма нравилось в правителях это качество.
Начало своеобразной традиции положили еще отец и дед Тормонда. Хотя дед (его тоже звали Тормонд, Тормонд III) в юности и отправился в священный поход. Его собственный дед был одним из основателей Кагьюра и Гровса – государств, заложенных в отвоеванных чалдарянами землях. Они до сих пор существовали, к радости нынешних патриархов, хоть и значительно уменьшились по милости Индалы аль-Суля Халаладина. Правили там князья, назначенные Братством Войны.
Брат Свечка поднялся к замковому барбикану. Охраняли Метрелье лишь двое сонных, грузных и далеко не молодых стражников, которые, сидя возле подъемной решетки, лениво наблюдали за редкими путниками. Эту решетку им вряд ли удалось бы опустить даже в случае большой нужды.
На памяти старожилов ворота в крепость Метрелье никогда не закрывались.
Но сегодня в городе царил страх. Жители Каурена чувствовали, что близится конец векового мира и процветания. Всех волновало недавнее неудачное покушение на жизнь антипатриарха Непорочного II.
Говорили, что браунскнехтам удалось благодаря невероятной удаче и милости господней одолеть коварных убийц. Еще говорили о чуде и божественном вмешательстве.
Разумеется, в покушении подозревали Безупречного V, а он, само собой, ничего такого не собирался признавать.
Стражники спросили у Свечки, что ему нужно в замке.
– Я брат Свечка. Герцог…
– А, господин хороший, запаздываете. Нашенский-то вас заждался уже. – Толстяк разговаривал на западном диалекте – наверное, был родом откуда-нибудь из-за реки Пейм, что в Трамейне. – Идем, господин хороший.
– Как ты оказался в Каурене? – спросил монах.
– Так ведь в Каурене-то я и дотумкал: все, хватит с меня – не хочу больше приключений. – («Искателями приключений» в этих краях обычно вежливо именовали наемников.) – А надо бы лет на двадцать пораньше спохватиться. У герцога нашего служить хорошо.
– Я слыхал.
Напоследок страж испросил у брата благословения.
Патриарх прав: мейсаляне повсюду.
Свечка шел по пыльным залам, где не убирались уже добрых полвека.
У Тормонда были несколько необычные взгляды на жизнь.
Тощему герцогу едва перевалило за пятьдесят, седая шевелюра его лысела. В юности он слыл тщеславным красавцем, но после смерти жены Артезии перестал обращать внимание на собственную внешность. Герцогиня умерла четыре года назад во время родов. Ей было сорок четыре года. Обезображенный ребенок появился на свет мертвым. Те жители Коннека, которые любили по-своему толковать волю божью, конечно же, имели свое мнение на сей счет. Тормонд их презирал.
Герцог ужасно постарел. В его серых глазах застыло затравленное выражение.
– Шард анде Клэрс, – поприветствовал он монаха, отойдя от группки дворян.
– Ваша светлость, теперь я зовусь брат Свечка.
– Правду, значит, говорят: вы пьете кровь девственниц. Ты не постарел и на год.
– Вы мне льстите, ваша светлость. Косточки у меня как у восьмидесятилетнего старика. Суставы чуть что – скрипят. Увы, лучшие мои годы позади.
– А я вот, – продолжал, не слушая его, герцог, – состарился за нас обоих. Я так устал, Шард. С самого дня смерти Артезии каждое утро просыпаюсь в тоске. Мирская суета утомила меня.
Если бы речь шла о ком-нибудь другом, брат Свечка точно обратил бы Тормонда на путь ищущих свет, и тот обрел бы покой. Но то был герцог Коннека, любимый своими подданными. Герцог, чей единственный наследник родился мертвым. Скорее всего, его преемником станет Реймон Гарит, граф Антье. Граф водил дружбу с ищущими свет, но был еще молод и горяч – ему едва минуло двадцать. Юноша предавался несбыточным мечтам о независимом Коннеке, процветающем под защитой короля Питера Навайского.
– Отправьте посыльного во Флемонт, – посоветовал Свечка. – Тамошние монахини приготовят вам травяной настой, и уже через три месяца к вам вернется юношеский задор.
– Твоя жена сейчас там?
– Да, именно там. Она приняла послушание.
– Хорошо, так и сделаю. Ты явился в совершенно идеальный момент. Видимо, поэтому вас и называют совершенными. – Чувство юмора еще не совсем покинуло Тормонда. – Здесь моя сестра, – кивнул герцог на собравшихся в стороне дворян, с которыми разговаривал перед приходом монаха.
Возле окна стояла красивая женщина лет тридцати с небольшим.
– Простите мои поспешные слова, ваша светлость, но ваша сестра стала настоящей красавицей.
Изабет была на двадцать один год младше Тормонда и походила скорее на его дочь, чем на сестру.
– Я не знал, что она гостит у вас.
– Это неофициальный визит. Она должна сейчас быть в Оранье и управлять страной, пока король Питер осаждает Камаргару. Пожалуйста, не говори никому, что видел ее здесь.
– Конечно. Если такова ваша воля.
– Да. Пойдем, нам надо многое обсудить.
Вместе с герцогом монах подошел к столу, за который только что уселись королева Навайская и шестеро ее собеседников. Среди них были дейншо и двое дэвов – один, судя по наряду, прибыл вместе с Изабет из Диреции, а другой, Микаэль Кархарт, был видным богословом и старейшиной дэвов в Каурене.
Еще там сидели двое церковников и какой-то мужчина, очень похожий на солдата. Их брат Свечка не знал.
Монах и герцог присоединились к остальным, усевшись в два последних свободных кресла.
– Вижу, я прибыл последним, – сказал Свечка. – Для чего же созвано столь почетное общество?