– Я не думаю, милая. Я – знаю. На звезды-то посмотри, да.
– А чего мне на них смотреть-то? – тихонько засмеялась дева. – Ты у нас в семье главный. Куда ты, туда и я.
– Десять тысяч чертей и три гиппопотама в придачу вам в глотки!!! – не на шутку рассерженный, орал капитан Бишоп. – Это ж надо удумать – дрыхнуть на вахте! Чучелы ярмарочные! Задницы! Мххх…
Все трое бедолаг-вахтенных уже успели испытать на себе силу капитанского гнева – стоеросовая дылда Фил Джонс, постанывая, держался за печень, Заполошный Лес уныло почесывал челюсть, а юнга Джереми, хныкая, гладил ладонью скулу.
– Уроды! Рода человеческого изверги! Проходимцы! – брызгая слюною, орал старина Джон. – Гнусное отродье! Фогерти! Всем по двадцать плетей! Нет… по тридцать! По пятьдесят!
– Боюсь, пятьдесят они не выдержат, сэр, – осторожно попытался возразить лекарь-палач.
– Не выдержат? Да и черт-то с ними! – Капитан разъяренно пнул стоявшего ближе к нему Лесли ногой в бок. – Пусть подыхают. Другим будет урок. Я сказал – полсотни плетей! Каждому!
– Слушаюсь, сэр, – вытянулся Фогерти. – Разрешите исполнять?
Бишоп махнул рукой:
– Действуйте, Джеймс. Возьмите себе в помощники кого захотите.
– Спасибо, сэр. Вы изволите присутствовать тоже?
– Смотреть на их грязные задницы? – капитан «Святой Анны» чертыхнулся и сплюнул. – Вот еще не хватало. Нет уж, Джеймс, это ваша работа.
– Понял вас, сэр.
Погрозив всем оставшимся кулаком, Бишоп отправился к бушприту, где долго рассматривал в подзорную трубу близкий берег, вдоль которого уже с самого утра рыскала «Святая Анна» в напрасных поисках беглецов. Шлюпку, правда, нашли, брошенную – да что толку? Лес на берегу рос такой густой, что прочесывать его можно было бы до второго пришествия, да и то силами раз в десять большими, нежели нынешний экипаж судна. Несмотря на весь свой гнев – кстати, вполне справедливый, – сэр Джон все же сохранил достаточно ума, чтобы не посылать матросов на заведомо бесперспективное дело. Тем более все хорошо помнили про драконов.
– Прошу вас, Джереми, не стесняйтесь, – сняв камзол, Фогерти помахал в воздухе плетью. – Снимайте робу, ложитесь на козлы… Ну же!
– А… а почему я первый? – стащив через голову рубаху, дрожащим голосом осведомился юнга.
– Потому что твоя фамилия – Смит, – охотно разъяснил палач-лекарь. – А она у нас в Англии, пожалуй что, самая употребительная.
– Но ведь и Джонс, сэр, тоже…
– Ложись уже! – Фогерти махнул кнутом. – Хватит тут философствовать.
– Господи, господи… Святой Георгий… Святой Павел, заступник… Помогите, помогите, прошу…
Естественно, козлы для экзекуции были вытащены на палубу, так сказать, в воспитательных целях, однако нынче, в общем-то, не действующих – судно рыскало галсами, и вся команда была при деле – лазила по вантам в поте лица. Некогда было ни смотреть на бедолаг, ни реагировать на их вопли. Разве что канонир дядюшка Дик неспешно прохаживался рядом, утешая бедолаг вместо корабельного священника, отца Филомея, сбежавшего в Англию одним из первых, еще в Архангельске. Так и пришлось «Святой Анне» выйти в море без капеллана, а где ты найдешь англиканского священника на севере дикой Московии?
И паписта-католика-то не сыщешь, да и проклятые пуритане сюда еще не добрались.
– Ничего, ничего, Джереми, – как мог, утешал канонир. – Помни, что написано в Новом Завете – и это пройдет!
– Это не в Новом, это в Ветхом Завете написано, сэр, – улегшись, сквозь слезы поправил юнга, со страхом глядя, как дюжие, лично отобранные палачом-профосом матросы привязывают его за руки.
– В Ветхом, говоришь? – растерянно переспросил дядюшка Дик. – Ну-у, может быть…
– Просто знавал я как-то одного викария… Ой! Уже?
В ужасе закрыв глаза, Джереми почувствовал, как зловещая тень профоса затмила солнце, и тихо зашептал молитвы.
– Перестань молиться и слушай меня, разгильдяй, – так же шепотом перебил палач. – Первые три удара получишь как следует, до крови, так же и последние три. Все остальные ты не почувствуешь, но будешь орать и извиваться, как змей. Понял меня?
– Э… да, сэр!
– Ну, с богом!
Щелкнув, взметнувшийся в небо кнут со свистом рассек воздух и впился в белую спину юнги, рассекая кожу до крови.
– У-у-у-у, – дернувшись, непритворно завыл бедолага.
И снова удар…
– Ой, мама-а-а-а…
И еще…
И дальше вопли не стихали, юный Смит прекрасно запомнил все слова палача. Все ж не дурак… хоть и поспать любитель.
– Ой! Ай! Господи боже и все святые… У-у-у! Молодец!
Фогерти улыбнулся – кнут плясал в его руках, словно бы сам собою, свистел, щелкал со страшной силою, не причиняя юнге никакого вреда. Между прочим, великое искусство, подвластное только опытным палачам. Если что – можно в бродячем цирке выступать, запросто.
– Сорок пять… сорок шесть… сорок семь… А теперь – по-настоящему!
– У-у-у-у!!!!
Только не увлекаться, не задеть позвоночник – потом самому же и лечить.
– Сорок девять…
– Ай… у-у-у-у…
– Пятьдесят! Следующий.
Джеймс сменил плеть, подумав, что полсотни ударов – это уж старина Джон погорячился. По десятке разгильдяям – и хватит, а худосочному юнге вполне достаточно и полдюжины.
Ни Лесли, ни Фила, впрочем, Фогерти ни о чем таком не предупредил, а вот юнгу – обязательно. Молод еще, вполне мог бы и помереть просто от разрыва сердца.
– Сорок восемь… сорок девять… Пятьдесят!
Ху-у-у…
Утерев пот с лица, лекарь-палач тут же попросил принести свежую рубашку. Что и говорить – употел.
Подумав, Маюни и его супруга решили возвращаться в острог. Остяк, конечно, вполне мог начать жизнь на новом месте без каких-либо средств, однако Устинье – в прошлом – боярской дочери – такое дело не очень-то нравилось. Хватит уже, нажилась! Чум – лес, лес – чум, и, кроме родного мужа, ни единого человечка верст на сто вокруг. Тоска! Тут волей-неволей всякие олени с важенками видеться будут. А жить среди людей, в городе, на посаде, даже в рядке любом – это деньги нужны: избу для начала поставить, да кому надо дать. Все это Ус-нэ в отличие от супруга своего понимала прекрасно, а потому улыбнулась, да, усевшись на плоский камень, погладила милого по плечу, да посмотрела на море:
– Чай, до Троицкого-то острога отсель недалече…
– Острог? – юный шаман встрепенулся. – Но мы же только что…
– И что? Злата у нас больше нету, а без злата на месте новом – не жизнь. На боярина горбатиться хочешь или на воеводу? – Устинья задумчиво покачала головой. – Нет, милый, надо бы нам снова золотишком разжиться.