Молодые помощники жреца с пением гимнов отрубали птицам головы острыми обсидиановыми ножами, косулю же Харсеми-ба забил сам – оглушил каменным топором, а затем ловко перерезал горло, поспешно подставив ладони под алую жертвенную кровь. Отпил и, повернувшись к волшебному солнцу предков, благодарственно воздел руки к небу, чувствуя, как стекает, капает на утоптанную перед храмом площадку вязкая красная жижа.
Военный вождь, славный Та-Каиша, подошел к жертвам следующим – омыл в крови руки, провел ладонями по щекам. За ним уже подались и все остальные, строго согласно тому месту, которое занимали в селении – сначала предстоятельница Дома девичества, за нею – десятники и воины, потом простые мужи, женщины, девы, дети, и самыми последними – слуги и гости.
– Радуйся, радуйся, великий бог! – под гром барабанов возопил жрец. – Радуйся и пошли нам всем счастье. Молодые воины пусть встретят возлюбленных дев, одинокие женщины обретут мужа, исцелятся больные, и все мы вместе станем еще сильнее и спокойнее. Как и всегда.
– Слава великому жрецу! – послышалось из толпы. – Великому жрецу слава.
Харсеми-ба нахмурился – по его мнению, можно было бы кричать и погромче, зря, что ли, вчера пожаловал крикунам два золотых браслета и перстень?
– Слава великому жрец-у-уу-!!! – почувствовав недовольство колдуна, с чувством заголосили крикуны, на этот раз подхваченные всеми собравшимися.
– Великому жрецу слава!
– Да пребудут с нами благие боги!
– Слава великому жрецу!
Немного послушав и искоса взглянув на завистливо скривившегося вождя, Харсеми-ба поднял руку. Толпа послушно затихла, и жрец, размазав по лбу кровь, негромко произнес то, что от него ждали сейчас все, ради чего, собственно, здесь и собрались:
– А теперь – празднуйте! Ешьте, пейте и веселитесь. Водите хороводы, купайтесь в реке все вместе, мужчины и женщины, мускулистые юноши и красавицы-девы. Нынче праздник – и нечего стыдиться своих тел! Так славьте же божество и не забывайте поклониться сияющему солнцу предков!
Толпа заголосила, заулюлюкала, кто-то бросился к выставленному прямо на траве угощению, а кто-то, на ходу срывая одежду, – к реке. Вот с этого-то долгожданного момента и начался праздник.
– Эй, соседушки, – озабоченно металась среди собравшихся женщина средних лет. – Вы племянницу мою не видели? Славная такая девушка, светлоглазая Хлейко из Марг-Койно. Обещалась обязательно на праздник прийти, да вот что-то не видно.
– Из Марг-Койно, говоришь? Так у тамошних гостей и спроси – вон они, к реке побежали.
Громко смеясь и подпрыгивая, юноши и девушки, дети бежали к реке, вот уже поднялись брызги, как вдруг…
– Ой, гляньте-ка, люди! Что это?
– О, великие боги… Толпа изумленно застыла, глядя, как из-за мыса выплывает огромная лодка с белыми, как облака, парусами! Очень красивая, с резными бортами и гостеприимно распахнутыми дверями, из которых торчали странные, лежащие на каких-то козлах кувшины. Опираясь на высокий борт, на лодке стояли забавно одетые бледнокожие люди и, улыбаясь, махали шляпами.
– Белые дикари, – прошептал кто-то. – Так вот они какие.
– Значит, правда, что они есть. Не врали!
– Они, похоже, нам рады!
– Неужто приплыли на праздник?
– А до дверей-то высоковато, и лестниц что-то не видно.
– Зато кувшины готовы… в них, верно, брага или малиновое вино.
– Вождя! Надо позвать вождя.
– Да что вождя – великого жреца нужно.
– Зовите, парни, обоих, вот что я вам скажу.
Матросы и офицеры «Святой Анны», словно завороженные, следили за столпившимися на берегу голыми дикарями, из которых некоторые дикарки были очень даже ничего.
– Смотрите, какие гладенькие!
– А во-он у той дикарки грудь, что спелая дыня!
– Они что, всегда нагишом ходят?
– Не-е, верно, собрались купаться.
– Женщины вместе с мужчинами, что ль?
– Так это ж, Джереми, дикари – стыда не ведают.
– А-а-а…
– Этих возьмем в плен, – Бишоп показал пальцем на голых и с циничной усмешкой добавил: – Тех, кто уцелеет, конечно. Канонир!
– Орудия к выстрелу готовы, сэр! – высунувшись из люка, доложил дядюшка Дик.
Фогерти отсалютовал капитану шпагой:
– Мои мушкетеры – тоже!
Судно медленно шло вдоль берега с распахнутыми для артиллерийской атаки портами. Вдоль бортов, уперев тлеющими фитилями пищали, нетерпеливо переминались матросы. Дылда Фил, ухмыляясь, погладил ствол фальконета, укрепленного на особой тумбе с поворотным кругом.
Все ждали, напряженно улыбаясь и поглядывая на любопытствующих дикарей.
– Ну, с богом, – осенив себя крестным знамением, капитан махнул рукой. – Огонь!
Упали на затравочный порох пальники. Окутавшиеся дымом и пламенем пушки выплюнули разящую смерть. Их поддержали мушкеты.
Лязгая цепью, упал в воду якорь.
Один только залп – и вся река окрасилась кровью. Несчастные дикари в страхе закричали и бросились прочь. Вспенивая воду, вынырнула из густых клубов дыма прятавшаяся за кораблем шлюпка, сидевшие в ней головорезы под командованием боцмана, выскакивая на отмель, с хохотом хватали бегущих дев, нагих красавиц с томными, округлившимися от неописуемого ужаса глазами.
– Огонь! – едва рассеялся дым, вновь приказал Бишоп.
С воем пронеслись над головами дикарей тяжелые чугунные ядра, смешали с землей хижины и храмы. Тут же, в дыму, грянул мушкетный залп – палили не целясь, на авось, примерно зная, куда. И, судя по крикам, не промахнулись.
– Огонь! Огонь! Огонь!
Кашляя от порохового дыма, капитан приказывал неустанно, артиллеристы едва успевали перезаряжать орудия, а матросы – мушкеты. Впрочем, многие уж попрыгали с бортов на отмель, и Фогерти, размахивая шпагой, увлек их в лихую атаку, сразу же, на берегу, насадив на клинок зазевавшегося голого дикаря.
Никакого сопротивления не было, пушкари и мушкетеры постарались на славу, заглушив на корню саму мысль сражаться с неведомой грохочущей силой, быть может, представлявшейся дикарям божественной, наказанием за грехи.
– Осмотрите деревню и соберите все золото, какое только найдете, – вытирая о траву окровавленный клинок, приказал своим людям Джеймс. – Также пригоните молодых рабынь… если таковых сыщете.
Здоровяк Фил Джонс алчно сверкнул глазами:
– А, может быть, их…
– Никаких «может»! – сказал как отрезал кондотьер. – Все потом, после боя.
– Так бой уже…
– Снова захотели плетей, матрос?
– Нет, сэр! – почувствовав горлом острие шпаги, долговязый сразу же пришел в себя и вытянулся. – Я все понял, сэр. Слушаюсь, сэр. Будет исполнено, сэр!