… вроде есть моральные принципы… я не уверен.
— Драги, по своей природе, вообще мало интересуются женщинами, но если собеседник образован и воспитан, то и внутренний мир у него в полном порядке.
Не хватало, еще опозорится… Она не сможет вести себя прилично… Оконфузится при разговоре. Землянки очень поверхностны…
— Естественно, это не касается любимой женщины, для нас они прекраснее всего и внутренне, и внешне.
… Если все будет плохо… согласиться на меньшее.
— Да. Ты о чем‑то хотел со мной переговорить?
— О наших с тобой отношениях.
— Тогда нам не о чем разговаривать.
… уже идет брачный период…
— Опять это противостояние? Безусловно, у тебя очень сильный характер, но это не тот случай, когда стоит начинать битву. Почему бы просто не попробовать?
— Если ты не ограничишь свои личные контакты со мной, я попрошу о переводе. Я понимаю, у тебя приближается опасный период, когда не стоит рисковать, но решение я приняла, и, тебе, придется смириться.
При моих словах, он прищурился и внимательно посмотрел на меня. Не знаю, что он там увидел, но внезапно, в его глазах я увидела осознание.
— Ты подслушивала?
— Да, мы земляне, такие.
— Мария, ты не так…
— Я все сказала, Александр. До свидания.
И пошла домой, оставляя Уотерстоуна за своей спиной. Дедушка был неправ, ребенок у меня будет, муж — нет, что бы там Булгаков не писал.
… я сочувствую тебе сын…
Фредерик Уотерстоун
Сегодня, с утра, я не мог работать, у меня было предчувствие каких‑то неприятностей. Особенно волновал вопрос, почему мой брат, уйдя вчера с Машей поговорить, так и не вернулся? С одной стороны, на это могла быть совершенно естественная, интимная причина, но… зная этих двоих, в это с трудом верилось. Может, я вообще зря переживаю по поводу них?
Тут раздался вызов секретаря.
— Да?
— К Вам леди Кудрявцева.
Так…
— Пропусти.
Посетительница зашла в дверь и выглядела как‑то странно, заторможено что ли.
— Леди Мария, с Вами все в порядке?
— Да, спасибо, со мной все нормально.
— Вы по какому вопросу ко мне?
— По поводу экспедиции.
Слава богу, не из‑за брата!
— Что‑то случилось?
— Дела рода требуют моего внимания именно сейчас, поэтому я прошу Вас отложить наше отправление, на неделю. За это время я все улажу и со спокойной душой смогу уехать.
— Это действительно необходимо?
— Боюсь, что да.
— Хорошо, я сегодня же направлю указ. Александра Вы предупредите сами?
— Я бы предпочла, что бы ему сообщили об этом в общем порядке.
Вот не зря я боялся.
— Мне следует о чем‑то знать?
— Нет.
Понятноооо…
— Я надеюсь, Вам хватит времени все уладить. И если уж экспедиция откладывается, то я бы хотел воспользоваться, Вашими услугами тире. Это возможно?
— Конечно. Когда?
— Сегодня и завтра вечером. Дальше пока неизвестно.
— Тогда сообщите точное время.
— Я передам с секретарем.
— Спасибо. До свидания.
И на этом, посетительница покинула кабинет.
— До свидания. И что же ты братец, опять натворил?
* * *
Александр Уотерстоун
Я пил. Уже часа четыре, желая забыться, но получалось плохо. Она слышала разговор с отцом, в котором я был непозволительно откровенен. Придурок. После этого, я практически перестал ощущать ее желание. Наверное, правильно, что она меня не хочет. Узнать бы почему? Что ей так не понравилось в моих словах?
…конечно, мы с тобой, не так много общались, но что‑то же ты должен был заметить?…
Не уделял ей достаточно времени? Да я, последние несколько дней, просто ходил за ней по пятам. Я жил ею! Ведь, в разговоре, отец только строил предположения из‑за того, что переживает за меня.
…с землянами так трудно, правда?…
И еще как! Я налил себе следующий бокал и выпил залпом.
… Или мои прекрасные глаза затмили все?…
Они непросто затмили, они стали условием существования. Сначала я был уверен, что добьюсь взаимности, но после нашего последнего разговора в душе поселились сомнения и грызли меня, сводя с ума. Неужели она не понимает, что такое любимая женщина для драга?
…никто не интересовался моим, прекрасным, внутренним миром….
Да я, просто, не успел его узнать! Сначала мы воевали, потом я пытался ее отловить, когда она бегала от меня. Дали ли мне возможность?
Внезапно, в дверь постучали. Не хочу открывать, мне не до них. Опять раздался стук.
— Фредерик уйди!
Послышался сигнал аварийного открытия двери. Доступ был только у мамы. Черт.
— Боже мой, сын, что с тобой? — спросила родительница, когда зашла в спальню. — Ты так не пил, с двухсот лет, когда у тебя закончился переходный возраст.
— Она все‑таки изменила тебе? — это уже отец.
Я улыбнулся и, смотря на бокал, ответил:
— Она слышала наш с тобой разговор, на балконе.
— Ну и что?
— После этого, мне сообщили, что знать меня не желают и ее ответное желание, я теперь, практически не ощущаю.
И опять выпил, а мама подошла и отобрала у меня бокал.
— Тебе нельзя пить. Твой возраст подошел к критическому порогу и этим, ты только ускоришь процесс. Давай рассказывай, о чем Вы там, с отцом говорили?
Я пересказал разговор, отвечая, также, на уточнение мамы и иногда Элоизы, которая тоже была здесь.
Когда закончил, в комнате повисло молчание, в котором раздался голос моей родительницы.
— Сын, мне стыдно за тебя.
Я так был шокирован этим заявлением, что даже немного протрезвел и резко сел на кровати.
— Что? Почему?
— Ты спрашиваешь почему? Хорошо, давай рассуждать логически, отбросив расы. Ты говоришь женщине, что без ума от нее и тут же, на балконе, она слышит твой разговор с отцом, в котором ты говоришь что? Что твое тело ее хочет, но ты не уверен, что она будет тебе верна. Что ты боролся с собой, не желая признавать, желание к такой, как она. Что ты чего‑то ждешь и только поэтому согласился на эти отношения. И этот, приближающийся опасный период, так беспокоит тебя, что вынуждает согласиться даже на меньшее. Что все земляне поверхностные, необразованные, неглубокие существа.