– Нужны вы мне! Я тут еще раньше вашего торчал! – соврал он.
– С какой стати?
– С такой! Что я, заяц на велосипеде, чтобы круги наматывать? – заявил Пузиков.
Все встало на свои места. Видимо, Борька тоже решил срезать, но перепутал лыжню и увяз. Спохватившись, Борька хотел выйти на основную лыжню, но тут увидел Туркину с Федором и незаметно увязался за ними. Что было дальше, уже известно: кустарник выдал его, и Пузиков схлопотал в лоб снежком.
Туркина критически оглядела свою свиту.
– Ладно, обормоты, давайте выбираться! – сказала она, отталкиваясь палками.
Федор поспешил за ней.
– Эй, нельзя ли топать помедленнее? У меня лыжи не той мазью намазаны! – заскулил, догоняя их, Борька.
– Чего же ты их мазал чем попало?
– Чем попало? Сам ты «что попало»! Это чемпионская мазь. Она пятьдесят баксов стоит!
– Прям-таки пятьдесят? – усомнился Федор.
– Ну, сорок пять, – поправился Пузиков и щедро предложил: – Хочешь я тебе ее за сорок продам? Как другу? Если б ты не был моим другом, я б и за сто не отдал!
Макаров молча взглянул на него и поехал быстрее. Поторговавшись сам с собой, Пузиков спустил цену за мазь до десяти рублей и здорово отстал, оглашая лес воплями «Подождите меня!».
Вскоре Катя и Федор остановились у высокой сосны с красноватым шершавым стволом. С вершины этой сосны почти наверняка можно было увидеть шоссе.
– Лезть надо! – без особого энтузиазма сказал Макаров. – Кто полезет?
– Давай разыграем! Я зажму монету, а ты угадай, в какой руке, – предложил подоспевший Пузиков.
Они разыграли, и Борька неожиданно для себя проиграл. «Мухлеж!» – завопил он возмущенно. Они переиграли, и Пузиков снова проиграл.
– Лезь. Ну! – подбодрил его Федор.
– Ну – баранки гну! – заявил Пузиков.
Он неуклюже попытался вскарабкаться, но, не добравшись и до первой ветки, сполз вниз.
– Смола! Не хочу штаны пачкать. Они у меня за сто баксов, – сказал он.
– За сколько?
– Ну, за девяносто пять, – поправился Борька. – А тебе что, нравятся? Отдам за восемьдесят. Как другу!
Мысленно сопоставив свой размер с размером Пузикова, Федор прикинул, что вполне мог бы просунуть обе свои ноги в одну его штанину.
– Ладно, сиди уж. Я сам полезу, а то ты сосну поломаешь, – великодушно сказал Макаров.
Скинув лыжи, он полез наверх. Обычно Федор карабкался на деревья совсем неплохо, но сейчас тонкие ветки, за которые он пытался ухватиться, как назло обламывались, и, обдирая кору, он соскальзывал по стволу. Катя насмешливо наблюдала за его попытками с земли.
– Да, Макаров, обезьяна из тебя вышла бы совсем никудышная! Ей не досталось бы ни одного банана! – заметила она.
– Посмотрел бы я на твою обезьяну, напяль на нее лыжные ботинки и сползающую шапку! – огрызнулся Федор.
Пузиков предусмотрительно помалкивал в тряпочку и отряхивал кору со своих лжебаксовых штанов. Забравшись метров на семь, пока позволяли гнувшиеся под его тяжестью ветки, Макаров с опаской взглянул вниз. Катя и Борька казались отсюда маленькими и какими-то приплюснутыми.
– Эй, орангутанг, не рухни мне на голову! – долетел снизу голос Туркиной.
«Это кто орангутанг? Я? Вот уж комплимент!» – подумал Федор и пообещал:
– Спасибо за подсказку! Я на твою голову специально спрыгну!
Прижимаясь щекой к сосновой коре, покрытой липкой смолой, он стал осторожно оглядываться. Но, увы, их надежды не оправдались. Обзор сверху был даже хуже, чем снизу. Вокруг были только покачивающиеся верхушки деревьев и тишина, тишина, тишина, нарушаемая лишь сухим потрескиванием трущихся ветвей.
«Хоть бы машина загудела на шоссе или еще звук какой-нибудь донесся, а то что толку тут сидеть, все равно ничего не увидишь», – подумал Федор.
Он хотел уже спускаться, но внезапно неподалеку что-то ослепительно вспыхнуло, и Федору почудилось, будто он оказался в центре прожекторного луча. Лес вокруг залило жестким белым светом. Макаров зажмурился, но сразу открыл глаза и повернулся в сторону вспышки.
Он увидел яркий желто-серебристый шар, повисший над буреломом в нескольких сотнях метров севернее. Сначала шар неподвижно висел над лесом, а потом беззвучно, с чудовищной скоростью рванулся вверх и мгновенно пропал.
– Ну – баранки гну! Йоксель-моксель! – донесся снизу изумленный и испуганный голос Пузикова.
Перед тем как исчезнуть, шар выбросил несколько тонких длинных лучей. Один из лучей косо срезал вершину соседней березы и, угаснув, ударил в ствол рядом со щекой Федора. Мальчик почувствовал сладковатый запах оплавленной смолы и, обламывая ветки, захватывая ртом воздух, съехал в сугроб. Выбравшись, он обнаружил, что в сугробе он не один. Рядом, вытянув ноги с торчавшими вверх лыжами, уже обретался опрокинувшийся от удивления Пузиков.
– День так плох, чтоб я сдох! – сказал Борька свою любимую присказку и повторил: – Ни фига себе!
Катя подбежала к Федору.
– Ты видел? Видел вспышку? Что это было?
– Ш-шар! – хрипло отозвался Федор.
Он все еще не мог прийти в себя. Если бы не береза, принявшая на себя луч, он был бы теперь мертв. Лежал бы сейчас на снегу, оплавленный, как кора. Никогда еще курносая старуха с косой не проходила от него так близко.
Этот ослепительный шар хотел его убить, в этом Макаров не сомневался. Но почему, зачем? Потому что он видел. Что видел? Что он мог видеть?
– Какой шар? Ты что, не слышишь? Эй, эй!
Катя энергично трясла его за плечо. Кажется, она повторяла вопрос уже не в первый раз.
– Желтый… Яркий, как маленькое солнце… Я видел его совсем близко, – ответил наконец Федор.
– Кто желтый? Шар? Шар?
Не отвечая, Макаров встал и стал торопливо надевать лыжи. Катя уцепилась за его рукав.
– Ты куда, Федор?
– Хочу посмотреть на поляну, над которой он висел. Она здесь рядом, самое большее метров триста.
– Погоди, я с тобой! – вызвался Пузиков и, барахтаясь в снегу, добавил: – Только пусть кто-нибудь поможет мне встать.
Не оглядываясь на своих спутников, почти забыв о них, Федор зашагал по сугробам. Его дешевые широкие лыжи позволяли передвигаться даже по глубокому снегу, где не было лыжни. В этом смысле они были намного лучше, чем тонкие пластиковые лыжи Туркиной или не по росту длинная «Карелия» Пузикова. Далеко не всегда самое дорогое оказывается лучшим. Нередко бывает и наоборот.
Схватив палки, Катя поспешно нагнала его.
– Постой, не бросай меня! Ты не боишься, не боишься? – крикнула она, увязая в снегу.