Он резко притормозил и тут же, круто вывернув руль, ударил победно вырывающийся вперед «Камаро» правым передним крылом «Тойоты».
«Ни в коем случае не играй на обочине рулем!» — всплыло в памяти наставление Худого Билла, и суровая рожа старого приятеля с надвинутой на лоб ковбойской шляпой.
Сработал инстинкт. Водитель «Камаро», почувствовав юз, повернул баранку в противоположную сторону, не принимая во внимание неверный грунт обочины. Переворот был неминуем. И он состоялся. Выставив к небесам ржавое брюхо с извилинами выхлопных труб и цилиндрами глушителей, рассекая протекторами воздух и, выстегнув из кузова капот с вырванным замком, машина полетела под откос.
Серегин затормозил. Затем, включив заднюю передачу, подъехал к месту крушения черного монстра.
Тот лежал внизу, на съеженной крыше, метрах в двадцати по высоте склона, у края огромной лужи, скопившейся на дне карьера, похожий на перевернутую на спину черепаху.
Из проема выпавшего лобового стекла свисала безвольная, со скрюченными пальцами, рука наверняка погибшего водителя.
Скользя подошвами по песчаной осыпи, Олег спустился на дно карьера, подошел к изувеченному кузову. Одно колесо вырвало из подвески, и оно покоилось в луже, другие нехотя и медленно вращались, тонко и уныло поскрипывая.
Он извлек из чехла на ремне неразлучный нож «Лезермен» — помощник на все случаи жизни; протиснувшись в салон, обрезал ремни и вытянул тела наружу. Снял с лиц вязаные из синтетической шерсти маски, напитанные кровью из разбитых крышей голов. Механически, словно эксперт, отметил: два трупа. Больше в машине никого, дробовик разве… Парни лет тридцати, явные славяне. Рожи грубые, вульгарные, родословные очевидны: из быдла. Таких типов, впрочем, пруд пруди. И в каких только российских сферах подобных морд не встретишь… Взять чиновный и депутатский корпус, не говоря о ментах и уголовниках…
Где-то в высоте хлопнула дверца машины. Подняв голову, он увидел понуро стоявшую у края обрыва Нюру.
Надлежало поторапливаться. По закону подлости здесь нежданно могли объявиться свидетели, чье присутствие ему представилось категорически нежелательным. Претерпевая брезгливость, обыскал трупы. Обнаружил пистолет — старый потертый «браунинг», тут же выбросив его от греха на середину лужи; забрал бумажники, а из внутреннего кармана водилы извлек увесистую пачку российских купюр. Похоже — запас для оперативных расходов на гаишников, не иначе.
Вскарабкавшись наверх, услышал вопрос, произнесенный на прерывистом выдохе:
— Как они?
— Это — не ко мне, — отозвался он, усаживаясь в машину. — Об этом ведают другие инстанции. Высшие. Но ответы они дают уже на месте, по прибытию к ним… Давай, садись. И дергаем отсюда.
— А как же машина? Вмятины, ГАИ, страховка…
— А как тебе поездки к местному следователю в течение, этак месяцев двух-трех? — язвительно заметил он и тронул машину. — А как тебе сегодняшняя ночка в милиции и показания всякого рода? А как тебе возможность мести со стороны их дружков, скажем?.. — Кивнул в сторону отдалявшегося карьера. — А? И как станут страховку оформлять, если непонятно, кто и где друг с другом боками бодался?
— Я же разорюсь с ремонтом! — всхлипнула она.
Не глядя, он бросил ей на заднее сиденье перетянутую резинкой пачку денег.
— Держи, у них взял… На ремонт думаю, хватит.
— Ну, ты даешь…
Уже через километр он свернул на главную дорогу, радостно светившую многочисленными фарами встречных и попутных машин. Поправил зеркальце, увидев в нем старательно пересчитывающую купюры Нюру, — положительно впечатленную и успокоенную обретенной компенсацией.
— Нашел старый еврей на улице кошелек, подсчитал — не хватает! — весело зыркнул на нее Серегин.
— Это плата за страх! — проникновенно произнесла она, прижимая пачку к груди. — А… нас точно не найдут?
Серегин лишь качнул головой, усмехнувшись:
— Кому мы нужны…
— Ну… полиции, например…
— Гражданка майор! — заявил Серегин торжественно. — Полиция оформит данное происшествие, как банальную аварию. В ином она попросту не заинтересована. Иное — это работа. А в полиции у нас не работают. В полиции у нас служат. Да и кому я это говорю?
— А вдруг у этих грабителей сообщники какие? Наводчики?
— Не нагнетай!
И тут вторым планом подумалось:
«А если это — за ним? Те… Они очень не любят, когда убивают их людей. Даже когда убивают, обороняясь. Они полагают, что их жертвам должна быть присуща одна черта: покорность. А он черту переступил. Нет, что за чушь, слишком мелок он для их мести. И к чему такая экзотика и риск с дорожной непредсказуемой катастрофой? А впрочем, какой риск? Обогнали, встали поперек, вышли со стволами, а дальше — прикопали трупы в лесу и отогнали машины в отстойник. «Тойота» мигом разлетится по запчастям. Как раз все очень грамотно… И ведь недаром еще по дороге на дачу его постигало ощущение некоей близко затаившейся злой силы… Документы бандитов у него в кармане. Можно, конечно, пробить — что за личности… Но зачем? Наверняка — нанятые уголовники, не более того. Или стоит доверительно поговорить с куратором из разведки? Но кто знает, чем обернется разговор? Куратор хочет спокойной жизни, и неприятности подопечного не в пользу его отношения к подопечному… Стоп! Ты, Серегин, запсиховал. Ты просто столкнулся с бандитами. С обычными дорожными потрошителями на безлюдной глухой трассе. Ничего больше. Заразила тебя Нюра. Гонореей мнительности, ха!»
В восьмидесятых годах века двадцатого произошло событие эпохальное, отмеченное обрывом череды кремлевских похоронных кортежей, в народе прозванной «гонкой на лафетах», и на место главы государства пришел новый назначенец: бодрый, подвижный, с идеями. С физическим, в метафизику отдающим изъяном: обливным родимым пятном на лысине. Кирьян, знакомый с ним по временам его прежнего верховенства в крае, лишь снисходительно усмехнулся правительственному сообщению, не удержавшись от реплики:
— Ну, этот краснобай себя покажет, этого понесет в фантазии, держись, Расея!
Он сидел в гостиной на диване рядом с отцом, глядя в экран телевизора, где глаголил народу новоиспеченный вождь, заверяя граждан в очевидности очередного светлого будущего.
— Чего там?.. — словно невпопад спросил отец.
— Народ ждет перемен, — пожал плечами Кирьян. — Это, впрочем, его обычное состояние.
— А перемены нужны?
— Нужны или не нужны, но будут. Всем ясно: жизнь в стране невзрачная, а ложь и глупость начальственная давно через край перекатили.
— А когда по-другому было?
— Вот и устали люди, к глоткам все подступило, — сказал Кирьян. — Я в городах бываю, все слышу и вижу. Никто ни во что не верит. Болото кругом. Зато — послабления… Чеши языком безбоязненно. Почему? А потому что воруют повсеместно. И наверху, и снизу, по всем направлениям. Вот ты телевизор сейчас японский смотришь, ценою в московскую двухкомнатную квартиру. И думаешь, такой телевизор — один на всю страну? Денег пустых — тьма, товаров нет. В том числе — и квартир. Скажешь, у нас в совхозе благодать? Согласен. А какой ценой? Заявляем за взятки одно, а излишек реализуем без накладных и бухгалтерии, на что народ кормим и обуваем. И премии выдаем теми же телевизорами заморскими. И валюта у нас есть твердая, какими путями обретенная, сам знаешь. И никто не пикнет, потому что власть нами куплена и нас побаивается, да и вырастили мы на своей земле поколение зубастое, дай ему волю, лихой бандой станет. Ан — не даем, воспитываем в законопослушании. Так что — мы, батя, остров. Но только острову без материка — никуда. И что на материке случится — отразится на нас незамедлительно. А коли все перемены в России спускаются сверху, то присмотрись, кто на троне. И тут же усвоишь: либо от перемен бежать и спасаться, либо ими суметь грамотно воспользоваться…