– Хочешь, поженимся? – вдруг предложил Эдик.
– А зачем? – наивно удивилась тетя Клава.
– Стариться будем вместе.
– Но я уже не люблю тебя, – извинилась тетя Клава.
– Так я же не любить зову, а стариться, – объяснил Эдик. – Тоже мне невеста…
В кухню вошел петух. Видимо, ему надоело стоять на подоконнике.
Петух затрепетал крыльями и взлетел, рассчитывая сесть на спинку стула, на свой привычный насест. Но стул оказался занят гостем. Петух взлетел чуть повыше и сел на плечо Эдика. Эдик дернул плечом, петух свалился на тарелки. Эдик брезгливо взял его за крыло двумя пальцами и швырнул в угол кухни.
А дальше все развивалось очень быстро и одновременно очень медленно.
Петух полежал в углу кухни какое-то очень короткое время, секунды три или четыре, потом подхватился и, вытянув шею, очень быстро перебирая ногами, устремился к Эдику и клюнул его в ногу, под колено.
Эдик брыкнул ногой, петух отлетел на прежнее место, и у него снова появилась необходимая дистанция для разбега.
– У меня тромбофлебит! Он проклюнет мне вену! – воскликнул Эдик и, продолжая сидеть, затанцевал ногами, чтобы уменьшить вероятность попадания.
Тетя Клава метнулась в прихожую, сорвала с вешалки свое пальто, чтобы накинуть на петуха или на Эдика, в зависимости от расстановки сил.
Когда тетя Клава вернулась на кухню, то застала следующее зрелище: петух взлетел до уровня лица, а Эдик болтал перед собой руками, будто учился плавать по-собачьи. Они дрались, как два врага, и белые перья, элегантно планируя, летали по кухне.
Тетя Клава ринулась в эпицентр борьбы и выскочила обратно, прижимая к себе петуха. Он гортанно клокотал в недрах пальто и порывался обратно в бой.
Эдик без сил осел на стул.
– Невоспитанная тварь, – простонал он.
– Вы сами первый начали, – заступилась тетя Клава.
Эдик обиделся, встал и вышел в прихожую.
Он натянул пальто, затолкал пуговицы в большие расхлябанные петли, накрыл голову шляпой и ушел.
– Жених! – с пренебрежением сказала тетя Клава в закрытую дверь. – Писатель!
Она выпустила петуха на пол, потом подошла к окну и раскрыла форточку, чтобы проветрить дом.
За окном было черно. Ветер давил на стекла. Был такой ветродуй, как в шторм в открытом море. Говорили, что в Юго-Западном районе встречаются два ветра – южный и западный, и роза ветров проходит как раз над их кварталом.
Тетя Клава представила себе, как Эдик идет, придерживая шляпу, рассекая лбом ветер. Вспомнила его серьезные намерения по отношению к ней, и ей стало его немножко жалко.
На краешке стола лежали забытые им очки в простой темной оправе. Тетя Клава схватила их и побежала из дому.
Догнала Эдика на остановке, когда он уже влезал в автобус, сунула ему в карман очки.
– Когда мы с тобой встретимся? – крикнул Эдик. – Где?
Тетя Клава внимательно посмотрела на шляпу, которая венчала его голову взамен прежней белой кепки.
– На участке добрых воспоминаний! – крикнула тетя Клава и побежала обратно, подгоняемая попутным ветром, получая от бега забытое удовольствие.
Когда тетя Клава вернулась домой, петух ее не встретил.
Форточка покачивалась и скрипела. На подоконнике, белое на белом, лежало легкое перышко.
Тетя Клава почувствовала, как все замерло, остановилось в ней, все органы как бы прекратили свою привычную работу.
Она отомкнула шпингалеты, рванула на себя балконную дверь. Посыпалась труха, обнажилась серая пыльная вата.
Тетя Клава вышла на балкон, посмотрела сначала вверх, потом вниз. Петуха не было нигде.
Был виден пустырь под куполом неба и четыре дома, четыре одинаковые высокие башни. Последний дом выстроили за зиму, пока балкон был закрыт.
Тетя Клава перебралась на соседний балкон и постучала в окно.
Долго ничего не было видно, потом шторы разомкнулись, как кулисы, и за стеклом возникли соседи тети Клавы, студенты-молодожены. Они стояли голова к голове, как перед фотообъективом, и смотрели на выступающую из мрака фигуру тети Клавы со вздыбленными от ветра волосами.
– Что случилось? – спросил молодой человек и отворил балкон. Одной рукой он придерживал балконную дверь, а другой прикрывал ноги тюлевой занавеской, и это одеяние делало его похожим на индуса.
– У вас кошка дома? – спросила тетя Клава.
– Она спит, – сказала девушка. – А что случилось?
– У меня цыпленок пропал, – сказала тетя Клава.
Сквозь беспечность и эгоизм молодости они каким-то образом расслышали, что у тети Клавы все остановилось внутри.
– Украли! – посочувствовала девушка.
– Нет. Сам ушел. Вырос и улетел.
– А где вы его взяли? – спросил «индус».
– На базаре купила.
– Так вы подите на базар и купите себе другого цыпленка, – предложила девушка.
– Но ведь это будет уже другой цыпленок.
– Ну и что? Он заменит вам прежнего.
– Никого никем нельзя заменить, – сказала тетя Клава. – Даже одного петуха другим…
Дул тугой сильный ветер. Над головой тети Клавы медленно и мощно кружила роза ветров.
Четыре дома, как пилигримы, шли один за другим по краю пустыря.
– Сидоров!
– Я?
– Ты, кто же еще?
Сидоров медленно поднялся, на его лице остановились недоумение и недоверчивое выражение.
– Иди к доске, – пригласил Евгений.
– Зачем?
– Отвечать урок.
– Так вы же меня вчера вызывали, поставили «удовлетворительно»…
Сидоров произнес не «посредственно», а «удовлетворительно». Видимо, к своей тройке он относился с большой преданностью и уважением.
– Ну и что же, что вызывал, – строго сказал Евгений. – Меня и сегодня интересуют твои знания.
– А что, здесь, кроме меня, никого больше нет, что ли?
– Поторгуйся еще…
Сидоров отделился от своей парты и пошел к доске, сильно сутулясь и кренясь на одну сторону.
Повернулся лицом к классу. Постоял, возведя глаза к потолку.
– Я слушаю, – красивым басом произнес Евгений.
– «Узник». Пушкин. Нет… Пушкин. «Узник».
– Александр Сергеевич, – подсказал Евгений.
– Я знаю. – Сидоров отверг подсказку. – Александр Сергеич Пушкин. Стихотворение «Узник». Сижу за решеткой в сырой темнице…