– А мать твоя что об этом думает?

– Ты что! Я ей ни-ни. И ты, пожалуйста, молчи.

Не говоря больше ни слова, Владимир сходил в комнату и вернулся с двумя пятитысячными купюрами. Только он кое-как разобрался со своим бюджетом и приготовился выплачивать музыкантше долг в два приема, как пришлось снова все перекраивать. Но Аня попросила денег у него, и именно у него! Значит – он должен! Не так часто его взрослая, самостоятельная дочь просит о помощи.

«А в старости она меня не забудет. В крайнем случае заберет в Европу и сдаст в комфортабельный дом престарелых для бывших работников культуры», – пришла утешительная мысль, когда после ужина он отмывал жир от сковородки.

Глава двенадцатая
Следствие ведет завкадрами

С горем пополам, за три встречи, отвлекаясь на телефонные звонки, вопросы Компетентного Бориса, шуточки княгини из бухгалтерии, комментарии Феди и так далее, и так далее, пьесу прочитали. Договорились о порядке репетиций: чтоб не отрывать от работы сразу всех, собираться будут по очереди. По вторникам и четвергам. За исключением тех дней, когда у Владимира спектакли. Такие случаи будут оговариваться особо, а репетиции – переноситься на удобные для всех дни.

Княжны танцевали отдельно, за закрытыми дверями и по собственному графику. Один раз Владимир дружески спросил у Ядвиги, не нужна ли ей какая-то помощь, на что она холодно ответила: «Как только понадобится, я вас об этом оповещу», – и больше он не высовывался.

Итак, закончился общий разбор пьесы, каждый персонаж уразумел свое место в спектакле. Прошел вторник, наступила среда. Перед отходом ко сну Владимир проверил почту – и обнаружил письмо от Нины.

«Владимир Игоревич, не смогла до вас дозвониться, надеюсь, вы это прочитаете. Вас срочно вызывает к себе заведующая отделом кадров, Евлампия Феликсовна Железных. Она только что прилетела из отпуска – и сразу на работу. Ей про вас рассказали. Приходите завтра с утра, так рано, как только сможете. Вас нужно оформить. Нина».

– Что значит – оформить? – строго спросил Владимир у плюшевого попугая. – Какого черта не сделать это в четверг, когда я там буду? Нашли холопа крепостного. А не буду я приходить завтра с утра. Так-то вот. У Виленина собственная гордость. Да или нет?

Он вскочил на ноги. Попугай вздрогнул, как будто кивнул.

– Вот! Ты меня понимаешь! Не поеду! – решил Владимир. – А не дозвонилась она потому, что телефон просто разрядился. Имеет право артист раз в полгода забыть напитать электричеством этого маленького карманного монстра? Да или нет?

Попугай не шелохнулся.

– Ладно, так и быть, подзаряжу крикуна, – сжалился над телефоном Владимир. И тот в благодарность разбудил его рано утром!

– Владимир Игоревич, здравствуйте, – сказала Нина, – надеюсь, что не разбудила вас. Соединяю с Петром Светозаровичем.

– Да, але. Который час? – только и смог произнести запутавшийся в пододеяльнике режиссер. Но трубка уже наигрывала мелодию ожидания, а Нина его не слышала. Оставалась надежда, что ситуацию прояснит директор.

– Владимир Игоревич, – официальным тоном произнес Петр Светозарович, – мы вас очень просим сегодня, в порядке исключения, приехать к нам в офис, чтобы встретиться с заведующей отделом кадров. Это необходимо для того, чтобы мы с вами смогли продолжать сотрудничество. Евлампия Феликсовна была в отпуске, вернулась и, так сказать, хочет, чтобы все было по форме. Если, говорит, он у нас будет получать деньги, то я должна убедиться, достоин ли он этого… Приезжайте, словом. С нетерпением ждем.

Владимир ничего не успел вставить – только поздоровался и попрощался.

Вот это новости. Какая-то Евлампия Феликсовна, какой-то отдел кадров. А что, если он ей не понравится? Тогда получается – прощай, Вова? Ведь с ним никакого контракта не подписали, все на честном слове. А он уже швыряется деньгами: туда десятку тысяч, сюда пятисотку, пива на днях выпил совершенно безрассудно! А долг чести висит над головой и каждое утро долбит в темечко гаммами и пьесами!

Снова в душе проснулись самые черные подозрения. Эти бизнесмены, видимо, решили воспользоваться им на начальном этапе. А теперь, когда он нашел подходящую пьесу, сократил ее, отобрал артистов – сынок директора, Эдик, сам все будет ставить.

– Кинули! Как лоха кинули! – закричал Владимир и легонечко ударился лбом о стену. Невинные вопросы директорского сына, заданные по ходу читок, сразу стали уликами в его адрес. Теперь, значит, наступает последний акт трагедии. Некая Евлампия Феликсовна, которая, может быть, вовсе и не начальник отдела кадров, а просто чья-то родственница, например первая жена директора, или сестрица ее, супруга Бориса Станиславовича Компетентного, поговорит с режиссером, найдет его недостаточно известным или еще какой повод выдумает – и конец. Естественно. До этого момента все было слишком гладко.

Владимир приехал на Верхнюю и нахально припарковался на офисной стоянке, на единственном свободном месте. Терять нечего. На входе показал охраннику пропуск, выписанный на полгода. Пропуск, конечно, отберут. Зачем было только его делать?

Нина уже ждала возле лифта.

– Скорее, скорее, скорее, – торопила она, – Евлампия Феликсовна два раза спрашивала о вас. Сейчас у нее Павел Петрович, потом – ваша очередь.

Нина провела Владимира через оранжевый коридор, который сменился серым. Потом, открыв скрипучую дверь с треснувшим в двух местах мутным стек лом, они вышли на узкую (очень подозрительную!) лестницу, поднялись этажом выше. И оказались в крашенном охрой предбаннике, в который выходило три двери. На первой было написано «Архив», на второй «Не входить», на третьей «Заведующая». Пахнуло канцелярией начала 80-х.

«Налево пойдешь – в архив попадешь. Направо пойдешь – совсем не войдешь. Прямо пойдешь – пропадешь», – тоскливо подумал Владимир. Распахнулась дверь с надписью «Заведующая». В предбанник вышел хмурый Павел Петрович. Пот лил с него ручьем, он утирался бумажной салфеткой с монограммой сети японских закусочных.

– Заходите, – подтолкнула Владимира Нина, – и ничего не бойтесь.

Владимир храбро открыл дверь, за которой пропадешь, и шагнул внутрь.

Евлампия Феликсовна Железных, миниатюрная ухоженная дама лет шестидесяти с небольшим, сидела за массивным письменным столом. Его широкая столешница покоилась на двух внушительных тумбах, украшенных резной дубовой листвой. На стене висел портрет незнакомого хмурого мужчины в черном костюме. В остальном же обстановка была более чем аскетическая: никаких кожаных диванов, этажерок, музыкальных центров, украшений или других излишеств. На столе – компьютер. Над компьютером – длинная узкая лампа на шарнире. Наверное, этой лампой светят в глаза допрашиваемым.

– Здравствуйте. Я – Виленин.

– Здравствуйте. Вы садитесь, садитесь. Разговор предстоит долгий.