– Если она хорошо вела себя во время войны, – сказал полковник Элиот, – значит она – не настоящая княгиня.
– Она княгиня, – сказала миссис Флэт, – а real Princess.
– В этой войне, – сказал я, – все женщины Европы, княгини и привратницы, вели себя очень достойно.
– That’s true [249] , – сказал генерал Корк.
– Довольно немного женщин имели связь с немцами, – сказал полковник Брэнд.
– Значит, они вели себя лучше, чем мужчины, – сказала миссис Флэт.
– Они вели себя так же достойно, как и мужчины, – сказал я, – хотя и по-иному.
– Женщины Европы, – сказала миссис Флэт с иронией, – ведут себя лучше и с американскими солдатами, много лучше мужчин, не правда ли, генерал?
– Yes… no… I mean… – ответил генерал Корк, покраснев.
– Нет никакой разницы, – сказал я, – между женщиной, проституирующей с немцем и женщиной, проституирующей с американцем.
– What? – воскликнула миссис Флэт хриплым голосом.
– С точки зрения морали здесь нет никакой разницы, – сказал я.
– Нет, есть, и очень важная, – сказала миссис Флэт, пока все, покраснев, молчали. – Немцы – варвары, а американские солдаты – бравые парни.
– Да, – сказал генерал Корк, – наши солдаты – молодцы.
– Oh, sure! [250] – воскликнул полковник Элиот.
– Если бы вы проиграли войну, – сказал я, – ни одна женщина не удостоила бы вас даже улыбки. Женщины предпочитают победителей.
– Вы циник, – сказала миссис Флэт.
– Наши женщины, – сказал я, – проституируют с вашими солдатами не потому, что они красивые и бравые парни, а потому, что они выиграли войну.
– Do you think so, General? [251] – спросила миссис Флэт, резко повернувшись к генералу Корку.
– I think… yes… I think… [252] – ответил генерал Корк, хлопая ресницами.
– Вы – счастливый народ, – сказал я, – вы не можете понять некоторых вещей.
– Мы, американцы, – сказал Джек, глядя на меня с симпатией, – не счастливый народ, мы – народ удачливый. We are not happy, we are fortunate.
– Хотела бы я, чтобы все в Европе были так же удачливы, как удачливы мы, – сказала миссис Флэт. – Почему вы тоже не стараетесь быть удачливыми?
– Нам достаточно быть счастливыми, – сказал я, – потому что мы – счастливые.
– Счастливые? – воскликнула миссис Флэт, удивленно глядя на меня. – Как вы можете быть счастливыми, когда ваши дети умирают от голода, ваши женщины бесстыдно проституируют за пачку сигарет? Вы не счастливые, вы – безнравственные.
– За пачку сигарет, – сказал я тихо, – они покупают три кило хлеба.
Миссис Флэт покраснела, и мне доставило удовольствие видеть ее смущение.
– Наши женщины достойны уважения все, – сказал я, – даже те, кто продается за пачку сигарет. Все честные женщины мира, и американские тоже, должны учиться у бедных европейских женщин умению проституировать с достоинством, чтобы утолить голод. Вы знаете, что такое голод, миссис Флэт?
– Слава Богу, нет. А вы? – сказала миссис Флэт. Я заметил, что у нее дрожат руки.
– Я глубоко уважаю тех, кто идет на панель от голода, – ответил я, – если бы я голодал и не мог добыть еды, я не колебался бы ни минуты и продал бы мой голод за кусок хлеба, за пачку сигарет.
– Голод, голод, все время одно и то же оправдание, – сказала миссис Флэт.
– Вы вернетесь в Америку, – сказал я, – хорошо усвоив по крайней мере один удивительный и страшный факт, что в Европе голод можно купить, как любую вещь.
– Что вы имеете в виду, говоря «купить голод»? – спросил генерал Корк.
– Я имею в виду купить голод, – ответил я. – Американские солдаты думают, что покупают женщину, а покупают ее голод. Думают, что покупают любовь, а покупают кусок голода. Если бы я был американским солдатом, я купил бы кусок голода и отвез бы его в Америку в подарок моей жене, чтобы показать ей, что́ можно купить в Европе за пачку сигарет. Прекрасный подарок – кусок голода.
– Те несчастные, что продаются за пачку сигарет, – сказала миссис Флэт, – не похожи на истощенных голодом. Они выглядят прекрасно.
– Они занимаются шведской гимнастикой с глыбами пемзы.
– What? – воскликнул генерал Корк, вытаращив глаза.
– Когда я был сослан на остров Липари, – сказал я, – французские и английские газеты писали, что я серьезно болен, и обвинили Муссолини в жестоком обращении с политическими заключенными. Я был действительно нездоров, подозревали, что у меня туберкулез. Муссолини дал приказ полиции Липари заставить меня сфотографироваться во время спортивных занятий и отослать фото в Рим, в Министерство внутренних дел, чтобы его напечатали в газетах в подтверждение моего прекрасного физического состояния. Так, однажды утром является ко мне полицейский функционер с фотографом и предлагает мне заняться спортом. «Здесь, на острове Липари, я спортом не занимаюсь», – ответил я. «Не занимаетесь даже шведский гимнастикой?» – спросил полицейский. «Иногда делаю шведскую гимнастику с камнем из пемзы». «Хорошо, – сказал полицейский, – вас сфотографируют во время упражнений с камнем из пемзы, – и добавил, как бы заботясь о моем здоровье: – Эта гимнастика не дает большой нагрузки. Вам нужно заниматься с чем-нибудь потяжелее для развития мышц груди. Это вам пригодится». «Здесь, на Липари, становишься ленивым, – ответил я, – и потом, какой прок ссыльному в мускулатуре?» «Мускулатура нужна больше, чем мозги, – сказал функционер, – если бы у вас было больше мускулатуры, вы не оказались бы здесь». На Липари – самое крупное месторождение пемзы в Европе. Пемза очень легкая, она не тонет в воде. Мы поехали в Каннето на пемзовый карьер, я подобрал огромный блок этого пористого легкого камня, с виду очень похожий на блок гранита в десяток тонн весом, реально весивший не более пары килограммов, и поднял его, улыбаясь, над головой. Фотограф щелкнул затвором, и я был запечатлен за спортивными занятиями. Итальянские газеты опубликовали фотографию, и моя мать мне написала: «Я счастлива видеть тебя здоровым и сильным, как Геркулес». Видите ли, миссис Флэт, для тех несчастных, что продаются за пачку сигарет, проституция – не что иное, как своего рода гимнастика с камнем из пемзы.
– Ах! Ах! Ах! Чудесно! – воскликнул генерал Корк, веселый смех пробежал по столу.
Миссис Флэт удивленно, почти испуганно, обернулась к генералу Корку.
– Но я ничего не понимаю! – воскликнула она.
– Это только шутка, – сказал генерал Корк, – nothing but a joke, a marvellous joke! – и закашлялся, чтобы скрыть свое удовлетворение.