У Самарина – маленькая дочка Лиза. Она наверняка будет рада мягкой игрушке. Я схватила Мыша и помчалась в гости.
Все было как всегда. Весело и вкусно.
Грузины обычно интересуются: «Кто был, что кушали?»
Был губернатор Евдокимов (ныне покойный). Присутствовал Гарик Губерман – гражданин Израиля. Один абсолютно русский, другой – абсолютно еврей. Тот и другой обожают ненормативную лексику, но у них она звучит ярко и интеллигентно. Остроумные люди и матерятся с юмором.
Золотая осень. Стол – на террасе. Еда готовится на углях. В стороне – профессиональная жаровня и таджик Саид переворачивает шампуры. Запах поднимается до луны.
Я рвала мясо зубами и понимала волков и львов, которые догоняют свою добычу и раздирают тотчас. Это совсем другое дело, чем пользоваться ножом и вилкой.
Я боялась пропустить каждое слово, которое сопровождалось взрывами хохота. За столом присутствовали жена и дочь Евдокимова – изысканно красивые, не вязавшиеся с его простонародной внешностью.
Возле меня сидел незнакомый человек, по виду – технарь: очки, интеллигентное лицо.
Он обернулся ко мне и проговорил:
– Милые люди, правда?
– А что? – уточнила я.
– Хищники, – коротко сказал технарь.
– Почему?
– Они все пробились в этой жизни. Как вы думаете: за счет чего?
– За счет труда и таланта.
– Расталкивали локтями и шли по трупам, – поправил меня технарь.
– А вы чем занимаетесь? – спросила я.
– Спортом.
– А у вас что, по-другому?
– У нас побеждает сильнейший. У нас все видно.
– И у них видно, – сказала я.
Про себя подумала: завидует, сука… Но зависть – это обязательно. Это необходимая бактерия.
Маленькая Лиза бегала по участку с себе подобными. Дети визжали, как дикари.
Самарин наклонился ко мне и спросил:
– Хочешь коньяка?
– Нет, – отказалась я. Я не пью крепких напитков. Мне невкусно.
– Ты посмотри… – Самарин показал мне пузатую бутылку с золотой этикеткой. Это был какой-то суперконьяк.
– Спасибо, Борис. Не надо. Я женщина дешевая…
Борис засмеялся. Его глаза были красивые и теплые.
Потом все пели под гитару. Луна стояла над нами и тоже слушала. Мы пели хором и с природою дружили. Это были хорошие минуты.
Михаил Евдокимов смотрел перед собой, задумавшись глубоко, как будто пытался рассмотреть сквозь кустарники свою судьбу. Перед домом стояла его губернаторская машина, длиной с крейсер «Аврора». Символ власти.
Через четыре часа я вернулась домой. Меня караулила моя маленькая внучка, ей было тогда лет восемь.
– А где мой Мыш? – строго спросила внучка.
– А что? – перепугалась я.
– Вот здесь сидел мой Мыш. Где он?
У меня было два пути развития: наврать или сказать правду. В последнее время я перестала врать, даже в мелочах. Это оказалось очень удобно и как-то морально опрятно.
– Я его подарила, – созналась я.
– Кому? – в ужасе спросила Катя.
– Лизе Самариной. Дочке Самарина.
– А что, у дочки Самарина мало игрушек? Она бедная девочка?
– Она не бедная девочка. Но неудобно было идти с пустыми руками…
– И ты схватила моего Мыша? А мне, между прочим, его подарил мой любимый брат Петя. Ты же знаешь, он никогда ничего не дарил мне, кроме этого Мыша, и я особенно его ценила, потому что он – от Пети. И именно его ты у меня скрала.
Катя горько заплакала. Я почувствовала себя последней сволочью.
– Хочешь, я поеду и куплю тебе такого же?
– Мне не надо такого же. Мне надо ЭТОГО…
Она зарыдала совсем безутешно. Надо было что-то делать.
Я подошла к телефону и позвонила Самариным. Трубку сняла его жена Элла.
– Это я, Виктория. Мне надо с тобой поговорить.
– Говори, – разрешила Элла.
– Лично. Глаза в глаза.
– Приезжай…
– Это удобно?
– Вполне. Мы еще не разошлись.
Я положила трубку.
– Надо вместо Мыша придумать другой подарок. В обмен, – сказала я.
У Кати была замечательная пара марионеток: мальчик и девочка – рыжие, кудлатые, с ножками-веревочками, на веревочках – ботинки, величиной с яйцо. Их звали Оля-Коля.
– Можно я возьму Олю-Колю? – попросила я.
Подошла к ящику с игрушками и вытащила марионеток. Они были очень милые. Кате стало жалко с ними расставаться.
– А почему ты не можешь отдать свои куклы? – спросила Катя. – Вон у тебя их сколько…
На полке стояла моя коллекция кукол в костюмах разных национальностей. Я привозила их изо всех стран, которые я посещала.
– Они сувенирные, – объяснила я. – Жесткие. На подставках. В них невозможно играть, на них можно только смотреть.
Катя сопела. Ей было тяжело расставаться с игрушками. И это была не жадность. Это – уважение к прошлому.
– Я завтра возьму тебя в «Детский мир» и куплю тебе все, что ты захочешь, – пообещала я. – Ты мне просто одолжи Олю-Колю, а я тебе завтра все верну в тройном размере.
– Тогда лучше раздельный купальник, – всхлипнула Катя.
Я поняла, что мы договорились, схватила марионеток и помчалась к Самариным.
Элла ждала меня возле ворот.
Она была напряжена. Смотрела из-под бровей. Она была уверена, что я попрошу взаймы, иначе зачем нужна личная встреча? Все остальное можно решить по телефону.
Я приблизилась к Элле, держа в руках пакет. Наверное, Элла подумала, что это тара для денег. Сколько же я попрошу? Сколько может уместиться в такой пакет? Для этого надо ограбить банк…
– Ты меня прости, но я хочу сделать обмен. Можно я поменяю мягкие игрушки? Оказывается, Мыш – Катин любимый…
Лицо Эллы озарилось радостью.
– Да, конечно! – воскликнула она. – Я это прекрасно понимаю. У Лизы тоже есть любимый медведь – старый, протертый, без глаза, я еще в него играла, когда была маленькая. Лиза его обожает, не выпускает из рук, спит с ним. Прошлым летом мы были в Версале, забыли этого медведя в ресторане. Лиза вспомнила на другой день в аэропорту и так заорала… Пришлось отложить рейс. Представляешь?
Элла говорила много и быстро, из нее буквально исторгалась радость. Самарины – люди не жадные, но все-таки приятно, когда деньги в собственном кармане, а не в чужом.
Я вытащила марионеток.